Любимый Муслим

Муслим Магомаев почти не появлялся на публике в последние годы, но общался с ней каждый день – на своем персональном сайте. Великий певец вел дневник в Интернете.

Он отвечал поклонникам, обменивался с ними музыкальными раритетами. Такое живое общение Муслим Магометович очень ценил. Почитатели таланта Магомаева не раз просили певца написать книгу. И великий баритон начал работать над нею. Его мемуары «Живут во мне воспоминания» увидели свет буквально за несколько дней до смерти Муслима Магомаева. Магомаев в пылу гнева мог ответить язвительно, хлестко.

«Самое во мне неприятное – это мои невольные шутки. Только потом я понимаю, что обидел человека. Догадываюсь, за что меня бабушка называла по-татарски «илан малы» – змеиный мальчик... Не раз Тамара говорила мне, что я могу невзначай обронить едкое слово. Но первым я никого не подковыриваю. Просто говорю прямо, когда можно сказать иначе или промолчать».

Язвительность Муслим не мог побороть в себе даже в школе. Однажды он услышал от учительницы ботаники: «Магомаев, почему у тебя растут усы?»

«Я, естественно, смог ответить только: «Не знаю». – «Я посоветуюсь со знакомыми мужчинами, как сделать, чтобы они не росли». У нашей учительницы усики были больше моих. Я не смог удержаться, чтобы не съязвить: «Заодно посоветуйтесь и насчет своих усов...»

Мама

Мама Муслима Айшет Магомаева (в девичестве – Кинжалова) была драматической актрисой. После гибели мужа она оставила сына в Баку в семье дяди Джамала, посвятив себя театру. Но очень скучала без своего Муслимчика и однажды даже выкрала его.

«Как человек, неожиданный в своих поступках, она имела привычку сваливаться к нам как снег на голову: глубокая ночь, люди спят, и вдруг звонок в дверь – матушка на пороге с чемоданами... Погостит неделю и так же внезапно исчезнет.

Так было и в тот раз. На вокзале Мария Григорьевна (домработница – прим. Ред.) перед самым отходом поезда вдруг пошла в ларек за мороженым и почему-то задержалась. Я стоял с мамой в вагоне, и тут поезд дернулся и пошел. Мне стало интересно, что же будет дальше. Смотрю в окно, а по перрону бежит Мария Григорьевна и кричит: «Муслимчик, что же ты? Айшет!..» И еще чего-то вдогонку.

В общем, поезд меня умчал. До сих пор не знаю, договорились ли мать и Мария Григорьевна заранее или нет: истинная подоплека той истории мне неизвестна...»

Голод

Перед поступлением в московскую консерваторию юному Магомаеву пришлось несколько дней голодать:

«В гостинице («Нева») мне предъявили крупный счет за телефонные разговоры с Баку. А я-то думал, что эти услуги бесплатны... Мне предстояло прожить еще четыре дня. Конечно, можно было позвонить московским родственникам, но гордость не позволяла. Хотелось есть, но в номере из всей еды был оставленный кем-то спичечный коробок с солью. Закрывшись на ключ, макал палец в соль и запивал водой, заглушал голод. Выходить на улицу после таких двух соленых дней я не мог: шатало, как на катере в хорошую волну...»

Лиознова

Знаменитый режиссер Татьяна Лиознова пригласила Магомаева сделать запись к знаменитому фильму-сериалу «17 мгновений весны». Но запись ей не понравилась. Лиознова предложила ее переделать.

«Я отказался: я такой, какой есть, и подделываться под разведчика не могу, не хочу и не буду, – пишет в своих воспоминаниях Муслим Магомаев. – Я никогда ни под кого не подстраиваюсь... Я так и сказал Лиозновой, послушав запись Иосифа (Кобзона - прим. Ред.): «Не надо было, Татьяна Михайловна, приглашать меня. Вы же прекрасно знали и мой голос, и мою манеру». Если честно, обиделся я на режиссера. Потом, как это часто бывает со мной, по причине моей отходчивости и незлопамятства мы по-доброму объяснились с Татьяной Лиозновой. Она была у меня в гостях...»

Страхи

«У меня была возможность познакомиться с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, но... Я человек не пугливый, а тут вдруг побоялся даже позвонить, не то что встретиться: посчитал, что не дорос до творческого общения с гением... О чем сейчас очень сожалею...

Так же сожалею я о том, что в свое время побоялся познакомиться со Святославом Теофиловичем Рихтером. ...Как и в случае с Шостаковичем, я не решился на эту встречу: кто Рихтер и кто я, совсем еще молодой, хотя и популярный певец. А великий музыкант, может, хотел со мной помузицировать, приобщить меня еще больше к классике, к более строгому репертуару – к Шуману, Шуберту... Зато остается фактом то, что я тогда струсил. Рихтер для меня был и остался эталоном музыканта, потому я и боялся – а вдруг покажусь ему совсем иным, не таким, каким он хотел меня видеть?»

Нрав

«Я неусидчив. Хочу, чтобы все получалось сразу. Только что у меня на мольберте был портрет моего любимого композитора Верди. Чувствую, что-то не то, – и замазал все черной краской. А портрет был почти готов. Когда об этом узнал мой друг художник Александр Шилов, он воскликнул: «Ты – сумасшедший! Надо было не замазывать, а подправить. Ты – максималист». – «Я просто разозлился, – говорю. – Почему у меня сразу не получается сходство?!» – «К тому же ты, Муслим, и нетерпеливый».

Я вспыльчив. Могу так разозлиться, аж дыхание перехватывает. Но быстро остываю. И тогда мне самому кажется странным мой гнев. Злая память – один из смертных грехов, но, слава Богу, я им не грешу. Человек живет среди себе подобных. И это обычное дело, когда ему кто-то портит настроение. Бывает, и больше того – предает. Ты делаешь добро, а получаешь... Раньше я бы сказал: «Да как можно?!» Теперь, с высоты прожитых лет, говорю: «Да, это обычно: не сделаешь добра, не получишь и зла». И все-таки это не значит, что надо скупиться на добро. Просто надо приучить себя к тому, что поступать по-доброму важно и для самого себя, для собственной души. Добро, говорят, рассеивается. Зло бумерангом возвращается к источнику. Короче, делаешь добро – делай. Отзовется – благо. Не отзовется – так тому и быть...»

Боль

«Распался Советский Союз, и мы, артисты, почувствовали себя плохо. Раньше все наши республики были для нас как один дом, как одна сцена. Теперь же, въезжая в свой родной Азербайджан, в гостеприимную Белоруссию или в любимую Украину, мне приходится заполнять декларацию... Я себя как народного артиста СССР прошу объявлять только сейчас – страны нет, а звание осталось. А когда страна была, я говорил ведущим программу: «Объявите просто – Муслим Магомаев».