Щенок окончание

- Пожалуйста, - умолял я его, - давай прекратим эту глупую игру. Превратись обратно, скажи мне хоть что-нибудь! Ты ведь можешь, я знаю. Я помню наш разговор той ночью, одиннадцать лет назад!
Он молчал и грустно смотрел на меня разноцветными глазами. Обычно настороженные уши сочувственно поникли. Добрый пес, опечаленный моим горем, седой от старости — его темную спинку точно присыпало манной крупой. Но мне нужен был человек-друг. Все мое существо жаждало слов участия и поддержки, мудрого утешения, крепкого дружеского объятия, а не собачьего служения, не безгласной преданности животного. Я хотел, чтобы кто-нибудь крепко прижал меня к себе и, возможно, поплакал вместе со мной. Разделенная беда — половина беды.
Наивная детская фантазия обратилась уверенностью, и я поверил — по-настоящему поверил, что он это сделает ради меня!
- Кристиан, - прошептал я в отчаянии, - ну? Ну, что же ты... Неужели ты не понимаешь?
Лаки понурил голову и ткнулся влажным носом в мою раскрытую ладонь. Что ж, как ни горько мне было, я не винил его.  Наверное, если ты годами бегал на четырех лапах и вилял хвостом, то не сумеешь так просто выпрямиться и заговорить на человеческом языке. А может, позабыл он свой «мутабор», все-таки одиннадцать лет — не шутка.
Меня до сих пор мучает неясный стыд. Казалось, я нарушил договор — пусть и не мной заключенный — и тем самым что-то необратимо сломал. Как тонка, как эфемерна реальность — легче газовой занавески, иллюзорнее тумана. Ткни ее — пальцем или неосторожным словом — и вот уже в мироздании зияет дыра, в которую утекают радость, здоровье, а то и сама жизнь твоих близких. Лаки заболел. Странное неврологическое расстройство скрутило его и сожрало всего за каких-то два года. Сперва судороги, эпилепсия, паралич задних лап... Последние пару недель он не вставал с подстилки, лежал, сдавшийся и обреченный, и только протяжно, со стоном вздыхал. Он ушел перед самым Санкт Мартином, когда ноябрьские холода улиткой вползали в сердце, выстужая кровь и затягивая душу хрупкой корочкой льда.
Помню, я затаился на скамейке под вешалкой, терпеливо вслушиваясь в свистящее дыхание пса, и ждал конца. В голове крутились мысли — что-то неважное, воспоминания, обрывки стихов, образов, чувств. И вдруг — озарение. Одна единственная правильная фраза из миллиарда возможных вспыхнула яркой кометой над моим внутренним горизонтом.
- Лаки, - произнес я, волнуясь, - или Кристиан... кто бы ты ни был. Не умирай. Просто уходи. Ты прожил свой собачий век, да, он короток, но человеческая жизнь длиннее. Неизмеримо длиннее. Так уходи и живи ее. Лаки, я освобождаю тебя.
 Вероятно, я задремал, как тогда, в детстве, потому что внезапно увидел его — высоким и худым, стоящим у порога. Он держался за ручку двери и говорил мне «спасибо».



А потом я очнулся и понял, что прошло уже несколько часов, потому что собачье тело успело  застыть. Скорченный, с торчащими лапами и вмиг потускневшей, неживой шерстью, он казался очень маленьким, мой бедный Лаки, бесформенным и невзрачным, как брошенное на пол пальто.
 Я похоронил его в глубокой луже под кустом сирени. Постоял немного под мелким дождем, склонив голову и поеживаясь от текущих за шиворот струй. Вот, собственно, и все. Думайте, что хотите. Ведь не может подобная история произойти на самом деле, правда, не может? И я бы считал ее бредом, если бы не один случай.
Я учился в университете, на третьем курсе, когда однажды, у книжного развала познакомился с пареньком. Мы оба заинтересовались томиком Кафки послевоенного года издания.  Парень - студент филолог, я — будущий журналист. Мы зачем-то разговорились — о литературе, том, о сем, мало ли о чем могут поболтать два молодых человека. Парня, как оказалось, звали Андреас Штольц. Как бы между прочим, я спросил его об отце.  Папа был полярным летчиком, рассказал Андреас, и пропал во время одной из экспедиций. Но они с матерью еще долго получали деньги на свой счет — от его имени. Очень кстати, потому что мать сильно болела и не могла работать. Без этих денег они бы просто не выжили. «А звали его случайно не Кристиан?» - вертелось у меня на языке. Но я промолчал. Пожелал Андреасу удачи и ушел.  Кажется, он все-таки купил Кафку. Во всяком случае, на следующий день книга исчезла с лотка.