Жил-был царь. Он жил, как и  полагается царю, во дворце. Дворец этот начал строить еще его прапрапрапрадед,  основатель династии, затем продолжил сын основателя, затем внук и так далее;  каждый из его потомков, дорвавшись до трона, первым делом начинал достраивать и  перестраивать дворец, стараясь переплюнуть своих предшественников. В результате  получился огромный комплекс из тридцати семи зданий, главное из которых  насчитывало восемь этажей. Во дворце было тысяча  четыреста тридцать пять комнат, не считая винных погребов, кладовых и пыточных  камер, а также потайных помещений, построенных специально для дворцовых интриг.  Некоторые из них были настолько секретными, что не имели ни входа, ни выхода, и  никто об их существовании не знал. Кроме того, дворец изобиловал подземными  ходами. Правда, все они вели исключительно из царских покоев в винные погреба и  обратно, потому что Его Величество, как и все его предки по мужской линии,  любил перед сном опрокинуть кубок-другой хорошего вина. Царский кубок вмещал  около двух с половиной литров, и государь, дабы избежать сплетен на тему  излишеств, бегал за вином сам, не тревожа прислугу.

Дворец  являлся предметом гордости царя и черной зависти соседних королей и князей,  дворцы и замки которых целиком могли бы уместиться в одном из его малых  обеденных залов. Соседи пытались строить козни, но безуспешно: в строительстве  царю не было равных. В каталогах чудес света царский дворец шел сразу после  оглавления. 

И не случайно самой престижной и высокооплачиваемой профессией в  стране считалась профессия архитектора. Каждый мало-мальски уважающий себя  архитектор почитал своим долгом добавить к дворцу какую-нибудь комнату, а если  повезет, то и пристройку; пределом мечты было отдельное здание. Архитекторы  непрерывным потоком шли к царю с чертежами и сметами, толпились у него в  приемной, следили на коврах, курили вонючие трубки и ядовито критиковали  окружающий интерьер с позиций своих школ. Изредка среди них попадались женщины,  которые вели себя ничуть не лучше мужчин. Денег, правда, ни те, ни другие за  свою работу не просили: им было достаточно официального титула «Архитектор Его  Величества» с прибиванием соответствующей таблички, лучше в золоте, на дверь  мастерской.

 Поначалу  царь относился к архитекторам ласково, принимал каждого, рассматривал чертежи,  обсуждал смету, обещал подумать, награждал леденцом и отпускал с миром. Но  когда у него стало уходить на это по шестнадцать часов в день, не считая  леденцов, он призадумался и после пары кубков вина пришел к выводу, что так  дальше продолжаться не может. 

По его приказу у входа во дворец повесили золотую  табличку с тонким намеком «Леденцов нет» и проинструктировали охрану на предмет  распознавания архитекторов среди прочих посетителей, а также обнаружения  проектов, от которых царя уже стало тошнить.

 Но не  тут-то было. Архитекторы все равно просачивались внутрь под видом придворных и  челяди, слонялись по всему дворцу, приставали к фрейлинам и камеристкам,  присваивали разные мелкие вещи вроде серебряных подсвечников и золотых ложечек,  съедали царский ужин, без стука вваливались в царскую опочивальню в то время,  когда царь с царицей занимались вопросами престолонаследования, и даже  позволяли себе давать Их Величествам советы. В конце концов, они довели царя до  того, что тот стал вздрагивать при малейшем шорохе и звать на помощь при виде  любого постороннего человека в своих покоях. А поскольку на помощь вместо  охранников все чаще стали прибегать переодетые архитекторы, царь уже и звать  перестал и только затравленно глядел на очередного агрессора, который, цепко  держа монарха за пуговицу, тыкал ему в лицо мятый и грязный чертеж, не иначе  как пронесенный во дворец в сапоге, и, дыша луком, вдохновенно излагал проект  абсолютно оригинальной сторожевой башни в виде шахматной ладьи, - «Ну, помните,  Ваше Величество, она еще рядом с конем стоит? Только моя побольше и с  витражиками!», - призванной завершить комплекс из еще восьми таких же,  расположенных на заднем дворе как раз между амбаром и курятником.

 Наконец,  доведенный до отчаяния, царь бросил пить и объявил во дворце чрезвычайное  положение. Наружную охрану усилили бывшими студентами архитектурных  факультетов, исключенными по разным причинам, и собаками, натасканными на  архитекторов и обученными находить проекты по запаху. Внутри дворец  патрулировали отряды гвардейцев, занимавшиеся отловом прятавшихся по темным  углам и щелям архитекторов из числа тех, кто уже успел пробраться внутрь. Царь  велел даже расконсервировать пыточные камеры, которые не использовались со  времен его деда, и набрать персонал на конкурсной основе. Толку от всего этого  было чуть, и даже тотальная дезинфекция, которую для верности проделали дважды,  не помогла: враг демонстрировал фантастическую выживаемость, приспособляемость  и размножаемость. По личной просьбе царя приехал архиепископ и за круглую сумму  освятил дворец, но никому, кроме архиепископа, лучше от этого не стало.

Обстановка  во дворце стала отчасти напоминать боевую. По стенам запестрели лозунги,  призывавшие искоренить и очистить, а один младший камергер был награжден  орденом «За тяжелое детство» 3-й степени за то, что сумел обезвредить тапком  двух архитекторов, пытавшихся спрятаться под буфетом, причем один из них  камергера укусил. Орден, правда, не вполне соответствовал совершенному подвигу,  но ничего более подходящего в то время еще не придумали. Позже царь пожаловал  герою поместье, которое по случайному совпадению было в свое время построено  тем самым кусачим архитектором для тогдашней царской фаворитки. Метод младшего  камергера был принят на вооружение. Всем придворным и челяди выдали казенные  тапки и обязали пройти недельный курс обучения в тире, и на тот момент  казалось, что с безобразиями во дворце вот-вот будет покончено.

 Но вскоре  комендант дворца во время очередной годовой инспекции обратил внимание, что тот  вроде бы стал больше. Он не поверил своим глазам и сверился с планами –  оказалось, действительно вырос. Добавились новые пристройки и помещения  довольно странного вида, а главное здание почему-то стало десятиэтажным.  Комендант пришел в ужас и побежал докладывать царю. Расследование показало, что  архитекторы, особенно расплодившиеся в западном, наименее обжитом крыле дворца,  а также в подвалах и на чердаках, втайне по ночам  достраивают его, причем понятие единства  стиля, видимо, у них атрофировалось. Разгоревшийся было ученый спор между  несколькими действительными членами Его Величества Академии на тему, считать ли  подобную деятельность разумной, или же она носит инстинктивный характер как,  например, у термитов, пришлось отложить, ибо дискуссия носила сугубо  теоретический характер, в то время как требовалось практическое решение, причем  немедленное.

 Пока  искали решение, архитекторы расплодились настолько, что огневой мощи тапок уже  не хватало. Они стали агрессивнее; укусы их оказались крайне болезненными и  долго не заживали. Правда, челюсти они пускали в ход, только когда им мешали  заниматься их основным делом. Долго никто не мог понять, из каких источников  они ухитряются финансировать свои строительные работы, пока один из патрулей  случайно не наткнулся на аккуратно разобранную стену царской сокровищницы,  наполовину уже опустошенной.

 Постепенно  архитекторы расширили фронт работ и приступили к перестройке жилой  части  дворца. Там и сям стали исчезать окна и двери, а то и целые комнаты;  вместо них  оказывались только что построенные стены. Высоченный потолок Парадного  зала в  один прекрасный день вдруг оказался на пять метров ниже обычного, и его  знаменитые люстры розового хрусталя, воспетые не одним поэтом, вместо  того,  чтобы согласно этикету гордо висеть над головой, вульгарно лежали на  полу,  будучи при этом надетыми на свои крюки. Чем было занято пространство  над  потолком, осталось загадкой, так как ни пробить потолок, ни даже  просверлить в  нем дыру не удалось. Через неделю в Тронном зале на возвышении вместо  золотого  трона, красовавшегося здесь уже более ста лет, оказалось нечто вроде  подсобки,  где стояли ведра с засохшим цементом и валялся дохлый архитектор с  необычайно  развитыми передними конечностями и непомерной длины усиками. А после  того, как  царь в один прекрасный вечер не нашел входа в свою собственную спальню,  откуда  он десять минут назад вышел в туалет, его чуть было не хватил удар.  Даже не  пытаясь выяснить, что случилось с оставшейся в спальне царицей, он, как  и был в  халате и ночном колпаке, помчался по незнакомым коридорам с воплем  «Караул!!!».  Подоспевшему караулу, каким-то чудом отыскавшему Его Величество в  лабиринте новостроек,  царь заорал: «Все, хватит!! Пошли все в  задницу! Это приказ!»

 Эвакуацию произвели быстро и без лишней паники. Все,  что смогли, вынесли и всех, кого нашли, вывели через задние ворота, оставив  поле боя за колонией архитекторов, немедленно разползшихся по всему дворцу.  Даны были необходимые команды, и двор с царем в развевающемся халате в  авангарде и громадным обозом в арьегарде тут же отбыл в летнюю резиденцию,  тщательно заметая за собой следы. Немедленно по прибытии туда был произведен  дотошный осмотр всех и каждого на предмет выявления скрытого неприятеля.  Неприятель не выявился, и царь с придворными, облегченно вздохнув,  забаррикадировались в замке, ощетинились вооруженными гвардейцами  и принялись отдыхать от пережитых потрясений.

А во  дворце продолжался архитектурный шабаш. По ночам там происходило какое-то  нехорошее шевеление и доносились жутковатые звуки, наводящие на мысль о  скудости человеческих знаний об окружающем мире. Жители окрестных деревень  боялись этого места больше, чем преисподней и, судя по всему, правильно делали.  Через месяц на месте бывшего дворцового комплекса возвышалось исполинское  сооружение высотой с небольшую гору, в котором угадывались все существующие  архитектурные стили, перемешанные, однако, самым кошмарным образом. Эта  чудовищная квинтэссенция архитектурного бреда была похожа на все, что угодно,  кроме того, что может себе представить человеческий разум. Понаехавшие из  разных краев ученые оторопело разглядывали эту конструкцию, увенчанную чем-то  вроде гигантского раздвоенного на конце готического шпиля, воткнутого по  диагонали в подобие египетской пирамиды в натуральную величину, но с  треугольным основанием, оштукатуренное и расписанное фруктами и драконами.  Пирамиду украшали стрельчатые окна с деревянными наличниками вперемешку с  корабельными иллюминаторами, в один из которых выглядывало нечто такое, отчего  все присутствующие, хотя и не могли толком разглядеть это снизу, пришли к  выводу, что лучше бы оно оттуда не выглядывало. Нижние двери здания были  приоткрыты, и за ними в красноватом колышащемся полумраке также угадывалось  чье-то скверное присутствие. Так и не рискнув войти внутрь, ученые внесли  циклопическое сооружение в каталог чудес света под номером один и с облегчением  разъехались по странам исхода.

   Соседние  монархи, несмотря ни на что, продолжали завидовать царю черной завистью.  Правда, увлечение архитектурой у них быстро вышло из моды. Напротив, на нее  начались гонения, а заодно досталось скульптуре, монументальной живописи и  почему-то хоровому пению.

 А еще через месяц глубоко в недрах бывшего дворца королева-матка отложила  первые двадцать семь тысяч яиц.