Большое гнездо. Эпилог

Краткое содержание романа «Большое гнездо»

Всеволод Туманов принимает участие в судьбах многих людей, с которыми сталкивает жизнь.
Он возвращает к нормальной жизни бомжа, бывшего воина-«афганца», вытаскивает из кабалы сутенёра молоденькую проститутку, «шефствует» над соседкой-художницей – талантливой, но совершенно безбашенной женщиной, даёт приют оказавшейся в сложной ситуации девушке, а впоследствии отдаёт ей свою кровь, когда та попадает в серьёзную аварию, переселяет целый детский дом в выкупленный им и отреставрированный бывший барский особняк, совершает ещё множество дел, благотворно влияющих на судьбы нуждающихся в помощи и поддержке людей.

При поддержке бывшего однополчанина, ставшего вице-губернатором области, в течение нескольких последних лет герой занимается возрождением некогда большого, а ныне пришедшего в полный упадок села, откуда он родом. Выкупает землю у развалившегося колхоза, восстанавливает заброшенные предприятия и открывает новые, строит жильё, создаёт инфраструктуру.
Программа возрождения предусматривает возможное возвращение некоторых из покинувших в молодости родину земляков и обустройство беженцев из бывших республик и других людей, испытывающих проблемы с работой и жильём.

В то же время Туманов устраивает свою не сложившуюся прежде личную жизнь – удочеряет четырёх девочек, в разное время встретившихся ему в проблемные периоды их жизней, а мать старшей из них (как позже выясняется, тоже приёмная) становится его женой.

Таким образом, Всеволод «вьёт» своё «большое гнездо», творит вокруг себя собственный маленький мир, по мере возможностей управляя текущими в нём событиями и неся ответственность за всё происходящее.

Во время одной из поездок на малую родину Туманов попадает в автомобильную аварию…
___________________________________

ЭПИЛОГ

…Открыв глаза, Туманов увидел вокруг себя огромное множество людей. Безумно, непредставимо огромное – сотни тысяч, миллионы человек.
Не было ничего – лишь это неисчислимое людское море, и едва заметная со всех сторон кромка горизонта, окаймлённая редкими перистыми облаками.
Более всего было стариков и старушек, от едва перешагнувших черту, называемую «пожилой возраст», до совершенно дряхлых  и немощных.
Были и другие – примерно такого же возраста, что и Туманов, чуть старше или моложе, были совсем юные и даже дети.
Если старики выглядели вполне обычно, то те, кто моложе, чем-то отличались от обычных людей, которых наиболее часто приходилось встречать прежде. Лица многих были измождены болезнью либо искажены нечеловеческими страданиями. Другие были в крови, проступающей сквозь плотно намотанные бинты или просто испачкавшей одежду, волосы, лица или руки.
От стоящей неподалёку худенькой женщины с посиневшим лицом и бессмысленно немигающими глазами чем-то пахло – настолько сильно, что запах этот заглушал все прочие, исходящие от тех, кто стоял рядом.
В третьих почти безошибочно можно было определить опустившихся, спившихся до крайней степени мужиков и таких же женщин, выглядящих ещё более отвратительно.
Молоденькие, в основном, парни и девушки с обведёнными серыми тенями пустыми глазами и сплошными синяками на сгибах локтей…

Туманов повернул голову, чтобы получше разглядеть тех, кто стоял ещё правее, однако, почувствовав резкую боль, оставил попытку.
«Чёрт! Что же случилось, и кто все эти люди?!» -- с недоумением и лёгким раздражением подумалось ему.
Он ощупал болящую голову и, отняв руки от почему-то липких волос, увидал на ладонях кровь. Судя по тому, как болела голова, свою собственную кровь…
«Что же случилось?! – вновь задал он себе всё тот же вопрос. – Мы ехали в Заречье, помню… я, Наташа, девчонки, Байкал… Потом этот урод на красном «КамАЗе» с белой фурой выскочил из поворота на мою полосу, я резко дёрнул вправо, машина слетела с обочины, потом…. Потом… Потом какой-то хлопок…»

Внезапно на глаза ему попался какой-то человек, в этот самый миг повернувший голову в его сторону.
Именно голову, ибо шея, к ужасу Туманова, осталась при этом на месте!
В Афганистане Всеволоду не раз приходилось видеть людей с перерезанным острым душманским ножом горлом, ошибиться было невозможно…
Этот человек не мог быть живым.
Значит… Значит, и все остальные.
И та девочка с характерным багровым рубцом на шее от неумело связанной верёвки, и мужик с жёлтым, какое бывает лишь при смертельно больной печени, лицом, и пожилая женщина с неестественно белой, почти прозрачной кожей и запутавшимися в мокрых волосах стебельках озёрных водорослей, и…
«И я!» -- запоздало осознал Туманов.
Он со страхом огляделся, боясь увидать где-то рядом Наташу, дочерей, но их, к радости его, нигде не было.
Почему-то Всеволод сразу понял, что, если бы они тоже погибли, то должны бы находиться где-то рядом, никак иначе…
«Значит, живы! – с невероятным облегчением подумалось ему. – Значит, только я один…»
Туманов судорожно вглядывался в бесконечные лица окружавших его людей… то есть, уже не людей – мертвецов, но в такой толпе различить возможно было лишь находящихся совсем рядом, прочие же были почти не видны, а ещё дальше всё было словно полускрыто каким-то полупрозрачным туманом…

«Туманом… -- машинально повторил про себя он, -- туманом..»
-- Туманом… Туманом… Туманом… -- внезапно послышалось ему, словно кто-то невидимый насмешливо передразнивал его.
-- Туманов! – прозвучало откуда-то сверху более громко и отчётливо, и Всеволод понял, что его зовут.
Он медленно двинулся вперёд, отчего-то не задумываясь, должен он это делать или нет.
Никто из стоящих впереди не расступился, не уступил дорогу, но Всеволод шёл и шёл, расталкивая столпившихся людей, словно впереди вовсе никого не было, совершенно не ощущая прикосновений к чужим телам, покуда не оказался перед широкой лестницей из белого мрамора, уходящей куда-то высоко-высоко и исчезающей в огромном белом облаке, нависающем над горизонтом…
Вид у лестницы был совершенно затрапезный, она вообще была похожа на какую-то театральную декорацию, послужившую в десятках, сотнях, тысячах, неисчислимом множестве спектаклей, однако истёршиеся почти на две трети толщины ступени и почерневшие трещины в балясинах перил необыкновенным образом возвращали этому грандиозному сооружению свою первоначальную естественность.
По ставшими почти полукруглыми ступеням идти было не слишком удобно, и Туманов подумал, сколько миллионов ног должно было ступить на них, чтобы истереть твёрдый камень на глубину нескольких сантиметров.

Туманов, слегка волнуясь, вошёл в облако, но вместо того, чтобы попасть в густую пелену холодного пара, оказался в совершенно светлом месте, на широкой ровной площадке всё из того же потемневшего, растрескавшегося белого мрамора.
Из трещин в камне и щели между некогда плотно подогнанными плитами пробивались стебельки травы, и  отчего-то вид этой, несомненно живой зелени совершенно успокоил Туманова, и он уверенно вошёл в распахнувшиеся перед ним высокие белые двери…

Всеволод и сам не знал, что ожидал увидать он за этими дверями – ещё одно облако? Высокий зелёный холм? Зал суда с белобородым судьёй в белой мантии и двенадцатью серафимами на скамье присяжных?
Но это оказался обычный кабинет, несколько старомодный и совершенно не роскошный, как то приличествовало статусу его хозяина.
Туманов оглядел поднявшегося навстречу ему из-за широкого дубового стола человека.
Нет, не человека, конечно же, это он уже осознавал, как и то, что и сам он уже не является человеком…
Точнее, перестал им быть в результате той нелепой аварии…

Тот оказался вовсе не глубоким старцем с седою бородой и ниспадающей к ногам белоснежной хламиде и сверкающим над распавшимися по плечам белыми волосами ослепительным нимбом, каковым изображали Его на многочисленных картинках, иконах, фресках.
Правда, были и седая борода – небольшая, аккуратно постриженная, и белые одежды – но вовсе не бесформенный балахон, а что-то мягкое, удобное для работы, наподобие спортивного костюма или просторных куртки со штанами, как у медиков. Туманову показалось даже, что над ухом Его что-то блеснуло, однако, вглядевшись, он понял, что это вовсе не золотой обруч, а дужка какого-то неизвестного коммуникатора, для удобства использования постоянно закреплённая на этом месте.

Хозяин кабинета приподнял руку, и Туманову показалось, что сейчас эта рука протянется к нему для дежурного рукопожатия, что даже для него, не слишком-то верящего в Бога, выглядело совершенно противоестественно.
Однако Он лишь указал рукою на стоящее несколько поодаль глубокое кресло и сам опустился в такое же, стоящее напротив.

-- Я не ждал тебя так рано, -- произнёс Он первые слова, -- и сожалею, что так вышло…
-- Разве не ты решил, что я должен… -- Всеволод замялся, подыскивая подходящее слово, ибо произнести «умереть» было до сих пор жутко, несмотря на то, что он уже давно это прекрасно осознал.
-- О нет! – Он улыбнулся, но в глазах Его Туманов заметил боль и печаль. – Я отнюдь не распоряжаюсь судьбами и жизнями людей моего Мира, как считают многие. Я создал мой Мир, придумал и установил основные законы его существования, но живёт он сам по себе. Я лишь изредка помогаю тем, кто хочет и заслуживает, при этом, моей помощи. И то успеваю весьма немногое. Людей слишком много, а я один, и лишь очень небольшое число помощников делают то, что не успеваю я сам… Но и у них не хватает времени на всё. Пускай это иное, нежели у людей, Время, но и оно не безгранично. Я не всемогущий, не всевидящий, как искренне считают те, кто верует в моё существование. Если бы это было так… Если бы было так! В мире не было бы войн, лжи, предательства, корысти, и прочей мерзости, что причиняют боль не только вам, жителям Земли, но и мне самому… Конечно, нередко удаётся управлять ходом событий, иначе этот мир давным-давно уже канул бы в бездну, однако полный контроль над происходящим попросту невозможен. Да по правде сказать, я и не стремился, создавая этот мир, сразу и всецело подчинить его себе. Иначе он не был бы настоящим… Зачем Жизнь, если ею кто-то распоряжается; зачем чувства, если кто-то внушил их тебе; зачем Любовь, если кто-то повелел тебе любить…
-- Выходит, это правда… -- запоздало удивился Туманов. – И жизнь после смерти, и создание мира, и Твоё существование… А я, если честно, не слишком-то в Тебя верил. Разве что, самую-самую малость… Прости уж.
-- Да ладно! – отмахнулся Он. -- Разве ж это главное? Гораздо важнее, что ты жил так, что не доставлял мне огорчений и приносил радость своими добрыми делами и намерениями. Именно такие, как ты, позволяют мне считать, что я сотворил не такой уж плохой Мир…    
Туманов смутился.
-- Да ничего особенного я не сделал! – возразил он. – Праведником никогда не был, более того, всегда презирал тех, кто стремился к пресловутой «праведности», и тем более, пытался навязать её другим.
-- Ты помогал людям, и всегда делал это совершенно бескорыстно. Вспомни, у скольких человек благодаря тебе, и только тебе, произошёл счастливый поворот в судьбе?!
-- Да нет! Я помогал тем, кто мне нравился, а вовсе не тем, кто, возможно, гораздо больше их нуждались в помощи. И насчёт бескорыстности ты тоже не прав. Я всегда что-то получал взамен – преданность, любовь, дружбу, или хотя бы простую благодарность. Да мне попросту нравилось это делать – по сути, я не людям помогал, а самому себе помогал интереснее жить!
-- В чём-то ты прав, -- вздохнул Он. – Но ведь этим грешен и я сам! Я ведь мог создать Мир, где все и всегда были бы счастливы, без горя, страданий, разочарований… Но насколько скучен и сер был бы такой Мир! И насколько неинтересно и скучно было бы наблюдать за тем, что происходит в том Идеальном Мире… Однако, поверь, я создал Мир несовершенным потому, что несовершенен я сам, как, очевидно, несовершенен и Тот, кто создал меня самого…
-- Как?! – изумился Туманов. – Разве не ты создатель всего сущего?!
-- Что ты! – добродушно усмехнулся Он. – я всего лишь крохотная частичка того Мира, в котором существую и который создан кем-то, подобным мне, но только значительно более могущественным. А Он, в свою очередь, создан ещё кем-то вместе со своим Миром… Я не знаю, сколько их, этих Миров, состоящих из других Миров, и конечно ли их число. С тем уровнем познаний, которым обладаю я, этого попросту невозможно постичь разумом…
-- «Вселенная бесконечна во времени и пространстве…» -- машинально процитировал Туманов.
-- Можно и так сказать, -- согласился Он. – Я даже не знаю, сколько существует Миров, подобных и равных моему Миру; мне известны всего лишь несколько из наиболее близких – десятка два-три, не более…
-- А какие они, эти Миры? – не удержался от любопытства Туманов. – Лучше, хуже нашего? Совершеннее, ничтожнее?
Он усмехнулся:
-- «Лучше», «хуже» -- категории весьма условные, относительные. То, что «лучше» для меня, вполне может оказаться хуже для другого Создателя, и наоборот. Точно так же, как всякий из людей по-своему понимает категории «Добро» и «Зло».
-- Но ведь существуют общечеловеческие критерии! – возбуждённо возразил Туманов. – И даже многие злодеи вполне осознают, что они злодеи, хотя и продолжают таковыми оставаться!
Он хотел что-то возразить, но вдруг передумал.
-- Прости, я не могу сейчас с тобою спорить об этом. Не за этим я тебя позвал, а для того, чтобы решить сейчас дальнейшую твою судьбу.
-- Прости и ты меня, -- спохватился Туманов. – Я, наверное, отнял у тебя чересчур много времени.
-- Да нет… Ты заслужил, чтобы я уделил тебе времени несколько больше, нежели многим иным. Но речь не о том. Ты заслужил нечто гораздо большее, и я хочу услышать – что ты хочешь за это?
Туманов растерялся.
-- Право, не знаю… Если оказалось правдой то, что ты есть, значит, правда и то, что существуют Рай, Ад, Чистилище… Наверное, я должен попросить тебя, чтоб ты отправил меня в Рай? Но если он такой, как описан, не уверен я, что мне там будет хорошо. Я не прочь, конечно, изредка побездельничать, но не часто, и уж никак не желаю вечно так существовать. Я должен что-то делать, иначе зачем мне она, эта жизнь после смерти?!
Он улыбнулся.
-- Да, есть, конечно, и Рай – только это не курорт или санаторий, как видится многим – скорее, нечто вроде большого монастыря. Не слишком много труда, почти никаких забот и уйма свободного времени для созерцания и размышлений… Но ты прав, не слишком многие предпочитают попасть именно туда навсегда. И, думаю, ты не из тех, кто способен сменить активную жизнь на беззаботный покой.
-- Не хочу… -- пробормотал Туманов. – Что угодно, только не это! А альтернатива есть?
-- Да… -- промолвил Он, и на лицо Его вновь вернулось выражение сосредоточенной грусти. – Для этого, собственно говоря, я и позвал тебя… Неужели ты думаешь, что я с КАЖДЫМ из умерших беседую лично? Да нет, не имею я такой возможности, вас слишком много, а я один… Но я говорил уже тебе, что у меня есть помощники, которые по мере сил и способностей решают, чему и как быть в моём Мире, и распоряжаются, от моего имени, судьбами некоторых, попавших в поле зрения людей. Но их слишком мало, чтобы удостоить вниманием всех… или хотя бы тех, кто достоин этого… Поэтому я и позвал тебя. Хочешь стать одним из тех, кто помогает мне управлять этим Миром?
-- Ангелом, что ли? – не удержался от сарказма Туманов. – Как-то плохо представляю я себя в подобной роли…
-- Ангелом… Серафимом… Херувимом… -- печально отозвался Он. – Какая разница, как станет называться твоя должность! Главное, что ты один из не слишком многих, кто способен по-настоящему помочь мне поддерживать порядок в созданном мною Мире!
-- Я не готов… -- совсем недолго подумав, сказал Туманов. – Возможно, я мог бы стать тебе полезен, но только… Вряд ли я смогу стать управляющим какого-то кусочка твоего Мира, когда оставил там, в прошлой… да нет, что я говорю! в единственной жизни очень многое, что не сумел или попросту не успел сделать! По сути, свой собственный, ничем не отличимый от твоего Мир, кроме, разве что, его масштабов. Знаешь… Ты сказал, что я вправе выбирать… А возможен ли такой выбор: верни меня обратно! Не навсегда – я понимаю уже, что не в твоей власти подарить бессмертие, да оно и не нужно мне! Просто дай возможность довести до конца то, что я начал… или, хотя бы, чтобы дочери подросли, и продолжили начатое мною…
Туманов замолчал, и выдохнул вдруг наивно-беспомощно:
-- Пожалуйста! Ну, что тебе стоит?!
Он усмехнулся невесело.
-- Так я и знал… Девять из десятерых просят именно об этом. Да так и должно быть, ибо каждый из вас там, внизу, Создатель – такой же, как я сам, и отвечает за свой Мир – крохотный в моих масштабах, но огромный в масштабах каждого из живущих на Земле… Большинство попросту не осознаёт этого, да и миры их ограничиваются рамками собственной семьи, дома, работы, а иные… как ты… Ты равен мне – пускай не по величине наших с тобою Миров, но по сути своей… Да, ты прав  – ты такой же Создатель, что и я сам, и я не вправе удерживать тебя здесь, где всё для тебя чуждо, ибо есть у тебя куда более важные дела, нежели те, что я считаю для себя самого наиболее важными… Ступай! Ступай… Но пообещай мне, что, когда выйдет твой срок земной жизни – прости, да – не в моих силах даровать тебе бессмертие! – ты, вернувшись сюда, согласишься выполнить мою сегодняшнюю просьбу…
-- Я постараюсь, -- искреннее пообещал Туманов.

Аккуратно прикрыв за собою дверь, Всеволод вышел на площадку, вновь окутанную плотным белёсым туманом. Туманом…
Туманом… Туманом… Туманом…
-- Туманов! – различил он вдруг среди потока ускользающего сознания, -- Туманов! Очнись, не умирай! Ты очень нужен мне, нам всем – дорогой, единственный, любимый!
Приоткрыв глаза, Всеволод увидел склонившуюся над ним заплаканную Наташу, и улыбнувшись через силу, бодро произнёс:
-- Да здесь я, здесь! С чего ты меня оплакивать собралась? Понимаешь… Рано мне ещё туда… Не все дела я в этом своём Мире завершил. Нельзя остановиться.