Страшное кино

Когда мне было лет двенадцать-тринадцать, в мою деревню привезли фильм "Вий".

Сельчане кино любили, ходили на сеансы с удовольствием, потом, назавтра, обсуждали увиденное накануне, делились впечатлениями.

Кино смотрели в "летнем" кинотеатре - помещении без крыши, под открытым небом.

В этом, с позволения сказать, кинозале у каждого было своё любимое место, люди усаживались, доставали семечки, и начинался сеанс.

Сначала шел "журнал". Это был какой-нибудь документальный фильм, как правило, прославляющий труд советского человека, которому живётся радостно и свободно в огромной советской семье.

Люди привыкли к этим сказкам и терпеливо ждали окончания журнала, вполголоса переговариваясь с соседями по скамейке. Журнал заканчивался - начинался фильм. В процессе просмотра иногда рвалась плёнка, и тогда зал наполнялся возгласами типа "кинщика на мыло", "соплями клей", "сапожник" и т. д.

Плёнку киномеханик склеивал, фильм продолжался, и народ успокаивался.

Итак, "Вий". Надо сказать, что при всей убогости жизни в то время, люди прекрасно знали произведения классиков. Все в школьные годы проходили творчество Гоголя, а потому многие читали "Вий" и знали, что сюжет содержит интересные моменты. Понятия "фильм ужасов" тогда не было, просто говорили  "страшное" кино. На "Вия" собралось почти всё село.

После треска, мигания и каких-то закарлюк, на побеленном экране появилось изображение. Зрители окунулись в "увлекательное зрелище" - журнал.

На этот раз диктор с воодушевлением рассказывал о выращивании яблок в какой-то из республик Советского Союза. Бодрая музыка сопровождала такое же бодрое повествование, народ щелкал семечки и стоически ждал окончания документальной прелюдии. Но не тут-то было. Диктор повествовал о яблочном саде, он подробно рассказывал, как нужно ухаживать за деревьями в первый год их роста, как их спасать от зимних заморозков, как обрезать и окапывать на второй год...

Журнал несколько затянулся. Обычно он длился не более десяти - двенадцати минут, но сейчас "яблочные страсти" перевалили за получасовой барьер.

Диктор повествовал о трехлетнем саде, когда в зале раздался голос дяди Жени,

- Третьий год сидим, а кина нету!

Кто-то засмеялся, а дядя Женя встал и ушел. Все прекрасно понимали, что он вернётся, что вышел он по одной из двух причин: выпить сто грамм или в туалет.

И вот журнал закончился. В зале облегченно вздохнули, на экране замелькали какие-то иероглифы на белом, в черточку фоне и - о чудо! - начался фильм...

А начался фильм зловещей музыкой, которая сопровождала появление на экране удручающего зрелища. Там висела паутина в какой-то нереально старой церкви, и пока шли буквы, люди притихли, сосредоточились, стали реже щелкать семечки.

На экране появилось зловещее ВИЙ!

Я не стану пересказывать содержание фильма - всем оно известно, но реакция народа на первый отечественный фильм ужасов заслуживает особого внимания.

Народ молчал. Никогда еще в зале не было подобной тишины. Даже в самых душещипательные моменты индийского кино в зале слышались негромкие реплики острословов или тихие всхлипывания сердобольных доярок и телятниц. Сейчас же в зале стояла удручающая тишина. И потому звуковое сопровождение фильма казалось громче обычного... Дети на передних скамейках жались друг к дружке, прикрывали глаза ладошками и сквозь пальцы подсматривали за происходящим на экране, где Хома Брут читал молитву по усопшей Панночке. Женщины крестились меленькими судорожными движениями и во все глаза глядели на текущую по щеке героини, кровавую слезу...

Мужики на последней скамейке в процессе просмотра потихоньку попивали самогон и курили папиросы чаще обычного. Лицо Панночки белело на экране, наводя ужас ожидания чего-то необъяснимо жуткого и неизбежного...

И вдруг! Глаза Панночки открылись! Зал оцепенел! В жуткой, мёртвой тишине, способной вызвать нервный срыв у зрителя, раздался возглас дяди Миши с задней скамейки:

- Ё.. твою мать!!! - он сказал это хрипловатым басом, тем самым добавляя ужаса в происходящее на экране.

Все синхронно вздрогнули и затаили дыхание. Панночка села в гробу. Несколько подростков побежали к выходу, бабка Матрёна, неистово крестясь, захромала за ними, повторяя "свят, свят...". Зинка - бригадир - заголосила каким-то чужим, незнакомым голосом,

- Да что ж это делается в свете..?!!

...И тут порвалась плёнка...

Такого презрения Коля-киномеханик не мог себе даже представить. Он, слегка пьяненький, сам натерпелся страху, находясь в кинобудке один, но обрыв плёнки вывел его из состояния ступора. Однако, угрожающее негодование народа вселило в него страх иного толка. Коля понял, что могут и побить. Дрожащими руками он судорожно клеил треклятую плёнку, и шепотом повторял:

- Минутку, сейчас..!

Экран вспыхнул и действо продолжилось. Зрителей явно поубавилось. На улице курили пацаны и мужики, живо обсуждая происходящее, но возвращаться в зал не спешили. А там уже летал гроб по церкви, и народ пригинался к скамейкам всё ниже и ниже. Дядя Миша протрезвел и с открытым ртом и круглыми глазами похож был на Хому Брута.

- Бля...,бля..., - повторял он полушепотом, не отрывая взгляда от экрана...

Кино закончилось. Коля включил свет, люди выходили из летнего кинотеатра, возбуждённые и радовались, что ужас наконец-то закончился. В одиночку идти домой никто не рискнул, дети прижимались к родителям, старшие парни хорохорились, но тоже шли кучками. Было темно, далеко заполночь, и где-то на окраине уже пели первые петухи... Я тоже спешил домой, а в голове моей звучало "Поднимите мне веки...".

Было лето, я был пацаном, впереди была целая жизнь. Стрекотали сверчки, и, чем ближе к дому, тем смелее я себя чувствовал. Подумаешь, какой-то там Вий..!