Совещание Сентиментальная повесть

Еpigraph:
Well, those who speak know nothin'
And find out to their cost
Like those who curse their luck in too many places
And those who fear are lost
I know that the spades are the swords of a soldier
I know that the clubs are weapons of war
I know that diamonds mean money for this art
But that's not the shape of my heart
That's not the shape, the shape of my heart
That's not the shape, the shape of my heart


1. СМАРТФОН

Я стою на мосту, вдыхая ледяную сырость декабрьского воздуха и вглядываясь в свинцовую поверхность воды: там, далеко внизу — городская река похожа на Стикс… Внутри ещё ноет обида. Перевариваю всё, что произошло на последнем совещании. Они договорились, не иначе! Молчаливый заговор я чувствовал кожей, входя в здание университета в течение последних двух месяцев.

Идя мимо, замедляет шаг усталый полицейский, подозрительно глядит в мою сторону. Останавливается неподалёку, положив ладони на каменные перила. Усмехнувшись, я зачем-то киваю ему. Он приветливо качает в ответ головой и с любопытством оглядывает серую водяную поверхность под мостом. Его озабоченное лицо как будто светлеет: я не похож на потенциального самоубийцу.
Низко опустив голову, я всё гляжу на воду и перематываю невидимую кассету в голове, на которой всё подробней проявляется каждое слово, жест, взгляд моих недругов, которых я учтиво называл столько лет коллегами.

Ветер на мосту свежий, холодный и тонкий, как сквозняк. Прямо под мостом, посередине реки, плывёт белый бумажный кораблик. Огромный, размером с рождественского гуся. Я глазам своим не верю. Это кажется невероятным.

В левом нагрудном кармане завибрировал смартфон. Миша. Мой бывший студент и ученик, один из первых выпускников, которого я до сегодняшнего утра считал своим человеком. Мне казалось, мы даже дружили.
— Слушаю… — произношу я, стараясь придать голосу безразличный, слегка покровительственный, тон.
— Андрей Борисович? Я хотел сказать, что от меня ничего не зависело. Понимаете, это давно витало в воздухе. Наверху решили, что смена поколений в руководстве пойдёт на пользу всему факультету. Это жизнь… В конце концов, это не конец света — вы будете преподавать, не нагружая себя рутиной. Чистое, ничем не обременённое творчество… У Вас ведь потрясающие лекции!
— Михаил Аркадьевич, каких поколений? Вы в своём уме?

Руки затряслись. Мне ещё нет и сорока пяти. Щенок возомнил из себя молодого Аполлона, хотя и ровесник моей жены. Всего пятнадцать лет разницы!
Обуздываю гнев и холодно отвечаю:
— Михаил Аркадьевич, когда Вы будете подсиживать декана, а со временем и ректора, советую выбирать более корректные оправдания Вашей подлости.
Нажимаю на кнопку. Всё. Сердце бухает в груди, будто колокольное било. Ощущение горячего стыда и унижения накатывает жаркой волной.
Дело было обстряпано безупречно: меня обсудили в самом доброжелательном тоне, указали на ошибки, посетовали на то, что я не справляюсь с объёмом работы. Всё время ссылались на Мишу: Миша сделал то и это, держит руку на пульсе времени… На самом деле Миша повел себя, как Крошка Цахес.

Всё, чего он добился на кафедре, происходило с моей подачи и с моей помощью. Я приглашал его домой. Не жалел времени на занятия с ним. Он незаметно стал другом дома. Я выхлопотал ему место в университете, брал его на встречи с нужными людьми, среди которых были весьма полезные чиновники. Я ввёл его, как ученика и друга, в узкий круг людей избранных, замкнутых, влиятельных в нашем деле. Помог с диссертацией, нашёл средства на издание книги… Делился идеями. Подсказывал их техническое воплощение, великодушно отдавал ему наработки, планы…
Миша был внимательным к деталям, добросовестным исполнителем — не отнимешь. Но — совершенно бесплоден в интеллектуальном смысле. Большая эрудиция, высокая трудоспособность, но — ничего своего.

Внутри посмеивается ехидный бес: вспомнилось, с чего начинал Миша научную карьеру. Он ещё студентом вовремя подносил графины с водой во время научных докладов, мыл стаканы в дни конференций. Я был тогда нужен ему, да. Как тяни-толкай.
От ощущения несправедливости у меня звенело в ушах и диафрагму внутри окатывало ледяным ожогом. Когда я последний раз так нервничал?
Смартфон завибрировал снова, сердце опять тяжело ухнуло и взлетело внутри. Чёрт, надо бы переложить в боковой карман. Говорят, это вредно, держать эту электронную штуку так близко к сердцу. Руки ходят ходуном, нажимаю на кнопку. Что ему ещё от меня нужно?!



— Алло… Алло, Андрей! — голос Алисы альтовый, дорогой, спелый, как у оперной примадонны. Смартфон выскальзывает из неверных пальцев. Я ещё некоторое время слышу её медовое «алло», улетающее вниз. На воде раздаётся всплеск. Растерянно провожаю бумажный кораблик взглядом, он уже далеко.

Полицейский издаёт что-то вроде: «Гм… Гм…», как вокалист перед тем, как запеть. Сокрушённо смотрит вслед улетевшему смартфону и изрекает:
— М-да-а-а… У Вас не лучший денёк, да? Сочувствую… Дорогая штуковина, наверное?
— Пустяки… — огорчённо отворачиваюсь я, чувствуя, что готов разрыдаться. Но это было бы так глупо, глупо и нелепо! Вымученно улыбнувшись, поворачиваюсь и ухожу, махнув ему рукой из вежливости. Дойдя до моста, оборачиваюсь. Полицейский стоит там, где мы расстались и смотрит мне вслед, расставив ноги и держа руки за спиной.

Машина не открывается. Чёрт, чёрт, чёрт! От досады я топаю ногой. Всё дело в проклятом смартфоне! Там хранится масса кодов, ключиков к моей повседневной жизни, клубок из нитей, связывающих меня с людьми: нужными, любимыми, полезными и — которые просто так, обитали в смартфоне, на всякий случай. Ещё — списки с научной литературой. Масса, масса нужной информации. Настроение портится всё больше.
Хорошо, что есть наличные. Машу встречной машине с шашечками. Как хорошо, что их вернули, теперь такси легко отличить от обычного авто. В этом есть что-то надёжное, устойчивое, из той, старой, жизни, где мы ещё не растеряли уверенности в собственных силах, и где не было этой унизительной, вызывающей тревожное чувство, зависимости от мёртвых вещей, умных скриптов и тонких микросхем.

Вот и подъезд нашего дома. Выхожу из такси, за спиной мягко чмокает дверца. У скамейки, поставив чёрный ридикюль на холодную, окрашенную коричневой краской, древесину, стоит опрятная старушка, соседка. Вокруг неё весело тусит вертлявый той-терьер в красной фуфайке с белым бантом на спине. Увидев меня, он останавливается и приседает на асфальт.

— День добрый, Аглая Петровна, — вежливо здороваюсь я, на расстоянии чувствуя лёгкую неприязнь, — С наступающим…
— Здравствуйте, Андрей… — вежливо отвечает она, строго глядя на меня. — Взаимно.

Взбегаю по лестнице. В подъезде гулко разлетается эхо моих шагов. Странно: мне почему-то легко и спокойно. Вот дверь, и на ней цифра «двенадцать». Ещё два дня, и в двенадцать ночи наступит Новый год. И мне ещё нужно купить подарки. Много подарков.
Ключ почему-то не хочет помещаться в замочной скважине так, как положено. Дёргаю, трясу рукой, пытаясь вытащить его и вставить заново. Из-за двери тянет ароматом чего-то мясного, вкусного. Доносится музыка, мой любимый Стинг. Shape Of My Heart. Дверь открываешь ты.
— Алька…
— Ну наконец-то. Андрей! Я уже волноваться начала!
Обнимаю тебя. Моё сердце червовой масти становится тёплым. На душе так спокойно, так легко. Тихо сжимаю твои плечи. Целую тебя в висок. Вдыхаю запах твоих волос. Они пахнут яблоками и чем-то ещё… Чем-то трогательным и забытым. Ловлю себя на том, что за много лет не спросил, какие духи ты любишь больше остальных.

Продолжение следует...