Гойо. Сила и власть

Мран темные новеллы. 

1.

— Молчишь? Со мной кончено, да?! — голос был едва слышен, он долетал издалека, и был подобен шороху осенних листьев в самой дальней чаще леса, огромным кольцом окружающего селения безымянных.
Значит, Гойо не ошибся, не потерял способность определять направление по запаху — после того, как был избит до смерти и, чудом оклемавшись, выбрался из отхожего места, куда его сбросили те, кто давно охотился на него, чтобы убить.

Крадучись, семеня, перепрыгивая через трещины в земле и сухой валежник, Гойо шёл на человеческий голос — то падая на четыре лапы, то выпрямляясь и обретая человеческую походку. Вдалеке, едва видимый из-за ветвей, мерцал огонь, тянуло острым едким дымом и жареным мясом.

— Люди… — подумал Гойо, но подходить вплотную не спешил. Недаром его имя означало: «осторожный». Ему показалось странным, что один человек говорит, а ему никто не отвечает. Сколько их у костра? С кем здесь покончено? В голосе говорившего билась тоска и боль, и было ясно: такие слова произносят в особенных случаях. Их мог произнести кто угодно, и адресованы они могли быть кому угодно. Отвергнутый любовник мог сказать их бросившей его женщине, а приговоренный к смерти — своему убийце. Судя по тембру голоса, произносивший эти слова был крупным, сильным мужиком, и для того, чтобы заставить его подчиниться смертному приговору, понадобилось бы несколько человек.

Гойо был предусмотрительным и недоверчивым. Его тело давно стало ходячей мишенью для людей. И это не удивительно: будь он на месте людей, он бы тоже вооружился ненавистью и страхом. Потому что и они для него были — всего лишь жертвами.

Гойо должен был приносить жертвы тёмной, древней силе, которая вынуждала живые существа биться насмерть за еду и тепло, за обладание друг другом в коротких вспышках страсти. Она заставляла платить высокую цену за всё: за мимолётные проблески счастья, за краткие отрезки времени покоя, за возможность оставить потомство на этой неприветливой земле… За право жить и право умереть без изнурительных мучений. Каждое мгновение жизни в мире Мрана было обложено налогом, временами казавшимся непосильным…
Эта сила существовала всегда и требовала жертвоприношений. Иначе было нельзя. Иначе можно было потерять разум и превратиться в бешеное животное, единственным выходом для которого было — умереть, убив самого себя.
Бунтовать, и даже роптать против этого закона не имело никакого смысла. Закон был справедлив, потому что сама эта сила была высшей справедливостью.

Гойо отвёл ветку от лица, чтобы лучше рассмотреть всё, что происходило в круге света, исходящего от пламени. Мужчина был один на поляне, за его плечами, поодаль возвышалась небольшая хижина. Он стоял у костра и смотрел на огонь. Потом поднял кудлатую голову и взглянул на небо. Гойо замер, чтобы сконцентрироваться, и когда почувствовал себя собранным, тихо вышел на неверный свет, который кружился вокруг костра. Под ногой треснула сухая ветка.

Мужчина обернулся, прищурился, всматриваясь в заросли, скрывавшие неясный силуэт ночного гостя.
— Эй… Кто там?
— Свои… — неожиданно для себя ответил Гойо.
— Подойди ближе… — голос мужчины был твёрдым и спокойным. — Ты кто?
— Меня зовут Гойо.
— Что тебе нужно?
— Я голоден.
— Присаживайся, — мужчина указал рукой на лежащее на земле мёртвое дерево. Оно умерло прошлой весной, хотя было срублено ещё два года назад. За несколько лет до этого в дерево ударила молния, с тех пор оно стояло, парализованное, обугленное, пока на эту поляну не пришёл тот, кто сейчас стоял у костра. Гойо узнал об этом, прикоснувшись ладонью к шершавой коре. Он мог описать жизнь любого дерева в этом лесу. Откуда бралось это знание — Гойо никогда не задумывался. Просто знал и всё.


2.

Мужчина выхватил из-за голенища сапога нож, срезал с вертела и протянул ему тонкий, пригорелый кусок мяса. Гойо осторожно принял подарок. Втянул запах в затрепетавшие ноздри. Зайчиха. Она попалась в капкан, а потом тот, кто сейчас стоял напротив, свернул ей шею, освежевал… Она даже испугаться не успела как следует.

Гойо недобро оскалился, пытаясь улыбнуться. Тело плохо слушалось. Мясо было невкусным и жёстким, и лишь на малое время могло заглушить его нечеловеческий голод.

Мужчина присел на корточки, поворачивая вертел с тушкой зайчихи. Глядя на его широкую спину, Гойо бережно положил мясо рядом с собой. Он был готов к прыжку, внутри его тела уже стремительно разворачивалась мощная пружина. Через секунду он уже вцепился в крепкую шею когтями. Потом перед глазами возникла вспышка, а лицо обдало жаром огня. Секундой позже он уже лежал, прижатый к земле, хрипя и извиваясь, с тяжелым коленом на горле и горящей веткой между зубами. Это была вторая ошибка, которая могла стоить ему жизни.

Мужчина тяжело, жарко дышал оборотню в лицо. Только теперь человек понял, что настораживало и беспокоило его с первой минуты появления неожиданного гостя. От нападавшего исходил смрад. Это был запах зверя, а не человека. Его дыхание было холодным, почти ледяным. И от этого человеку было не по себе.

Гойо приоткрыл обожжённые веки и увидел глаза человека, который мог его запросто убить, но почему-то не сделал этого. Шевеля непослушным ртом, Гойо с трудом проклокотал: «Чудотворец…»
Мужчина глядел на него, как завороженный, удивлённо рассматривая темнеющую на глазах лисью пасть, из которой вылетали звериные звуки человеческого слова.

В голове Гойо вспыхнула когда-то увиденная им картина. Солнечный день, тропинка в лесу, светлая женщина. В её руках была корзинка с лесной смородиной. Складки холщового платья облегали небольшой круглый живот. Её имя было — Цветок. Он тогда бросился на неё, но почувствовал непреодолимую преграду. До самого поселения лис шёл с ней рядом, а она даже не увидела его. Женщина была из чудотворцев, и Гойо не мог причинить ей ни малейшего вреда. Древняя сила защищала её, и в этом тоже была высшая справедливость. Она была беременна, и тот, чьё колено сейчас пережимало его пересохшее горло, был внутри той женщины — маленьким скрюченным зародышем. Гойо даже смог вспомнить его будущее имя: Эрс, Эрскаин. Медведь. Душегуб.

— Нечисть… — прошептал мужчина. Гойо захрипел и судорожно забился в его сильных руках. Эрскаин ослабил хватку и поволок его к хижине по сухой траве. Тяжело дыша, привязал к колодцу цепью и надел ведро ему на голову. Потом тихо сказал:
— Ты Хемминг… Оборотень… Мне когда-то говорила о таких, как ты, старая Мара. Я думал, она просто хотела меня напугать.

Оборотень прерывисто вздохнул, захлебываясь спёртым воздухом.
Эрс, слегка поколебавшись, снял ведро с его головы.
Гойо почувствовал облегчение. Губы стали послушнее.
— Мы с тобой чем-то похожи… — выдохнул он. — И оборотней, и чудотворцев убивают. Ты убьёшь меня?
— Не знаю, — мрачно ответил Эрс.
— Если бы я мог, я бы убил тебя, — честно признался Гойо. — Иначе и быть бы не могло.
— В этом и есть наше различие. Ты убил бы меня, если бы смог. А я могу убить тебя. Но могу и отпустить. У меня есть выбор.
— А у меня — нет… — просипел Гойо. — Так устроено всё… Мир так устроен. Мы не можем выжить без человечьего мяса и крови.
— Я знаю…

Они замолчали. Каждый подумал о своём. Молчание нарушил Гойо.
— Твою мать звали Цветок. Я видел её в лесу, когда ты ещё не родился.
— Её звали Мэй…
— По-вашему — Мэй.
— Ты хотел её убить?
— Да. Но не смог. Мы не можем вам причинять вреда. Так всё устроено. Если бы не это обстоятельство — мы бы давно разорвали вас на части.
— Мы тоже можем разорвать на части кого угодно. Но у нас есть выбор, а у вас его нет.

Эрскаин усмехнулся, и в этой усмешке Гойо почувствовал превосходство. Это вызывало глухое раздражение. Гойо посмотрел на него враждебно. Он ненавидел людей сотни лет, но ещё более лютую ненависть у него вызывали чудотворцы. Они были воплощением несправедливости. Нарушали законы земного бытия. Их превосходство над всем, что было справедливого на земле, вызывало ненависть и у людей, и у нелюдей.

— Я не стану убивать тебя, — жёстко произнёс Эрскаин.
— Почему? — Гойо почувствовал, как тяжелеет его кровь, ненависть разливается по кровеносным сосудам, обжигает мозг, солнечное сплетение и сердце, разрывает внутренности. Это была мука, с которой невозможно было справиться — можно было только перетерпеть и смириться с ней.
— Потому что не хочу. Уходи. Только не попадайся больше мне на глаза.

3.

Когда сгорбленная сухопарая фигура оборотня растаяла в утренней дымке, Эрскаин посмотрел на свои руки. На коже было всего несколько царапин от когтей. Он не понимал, почему мог убивать когда-то людей, но не убил старого лиса-оборотня. Прозвище «Душегуб», прилипшее к нему с детства, стало для него вторым именем. Решение оставить оборотня в живых пришло само, изнутри. То, что он чувствовал, было похоже на жалость. Лис был безоружен перед ним, казался ему старым, немощным и беззащитным.

Эрс взглянул на небо и увидел, как навстречу ему покачнулось облако. А вслед за этим послышался звук, отдалённо напоминающий колокольный звон, который он слышал по воскресеньям из часовни во дворе Никодима. Жив ли он? Эрскаин задал себе вопрос и понял: Никодима уже нет в живых на земле Мрана. Звон плыл среди деревьев — нездешний, нежный, призрачный. Вокруг не было ни храмов, ни часовен. Селения были далеко, и чтобы добраться до ближайшего из них, нужно было потратить неделю, не меньше.

Он снова взглянул на небо.
— Значит, не кончено, да? Со мной не кончено? Это значит, ты всё-таки услышал меня?
Его голос сорвался, горло перехватило. Кадык свело судорогой от непрошеных слёз.

Но вокруг было тихо. На деревьях дрожали редкие листья. Пели птицы. Шуршала сухая осенняя трава. Эрскаин прислушался к лесным звукам и подумал, что услышал пение птиц впервые с тех пор, как семь лет назад, уходя от ловцов, вышел из дому, чтобы покинуть селение навсегда.

Гойо шёл по тропе, ведущей к одному из селений, в которых ютились безымянные. У него не было другого пути. Он старался не думать, почему этот странный чудотворец так легко отпустил его на все четыре стороны. Подарил ему жизнь. Просто так, ничего не потребовав взамен…
Наверное потому, что Эрскаин не был голоден, был силён настолько, чтобы не испытывать страха. У него не было причин для зависти — со старого оборотня можно было взять разве что седой шерсти клок. И сердце чудотворца, привыкшее за много лет к одиночеству, было свободно от ненависти. А ещё у него был выбор…

Выбор — это не просто желание или нежелание. Это власть над другим существом. Власть, которой нет у нелюдей: воля убить или помиловать. За века, прожитые среди людей, некоторые из которых были чудотворцами, Гойо понял важную вещь: самая сильная власть заключается не в том, что чья-то жизнь зависит от тебя, от твоей безнаказанной возможности истязать, мучить, наказывать, карать, убивать. Не в превосходстве силы. Высшая власть — это дар, это право быть милосердным и возможность помиловать тех, чья жизнь находится в твоих руках. Простить. Отпустить. Гойо не обладал ни таким даром, ни таким правом никогда. Это было невозможно.

По сравнению с чудотворцами, чья телесная жизнь была краткой — всего несколько десятилетий, Гойо казался сам себе бессмертным. И тем не менее, чувствовал себя обречённым. Из-за выбора, который был у людей, и которого не было у него. Гойо усвоил это сотни лет назад. Как и то, что голод, страх и ненависть — единственное основание для убийства в этом мире. И то, что без смерти цена жизни мгновенно становится ничтожной.



Примечание:
Гойо — значение имени: «осторожный»
Хемминг — значение имени: «оборотень».