Лур - спаситель человечества

Тусклый свет городского фонаря мягко подсвечивал крупные, похожие на серебряных бабочек хлопья, бесконечно струившиеся с выбеленного холодом ночного неба. Звезды, злобные, яркие, как волчьи глаза, впивались голодными взглядами в беспомощно распластавшийся внизу город. В нелепые прямоугольные силуэты спящих домов, в деревья, закутанные в снег, словно надвинувшие на уши пушистые меховые шапки.  Мороз, пронзительный, страшный, обжигающий любой незащищенный участок кожи почти до черноты.
Дрожащий в легкой спортивной курточке Лур осторожно пробирался по узким, заснеженным улицам. Не шел, а скользил, оступаясь и едва не падая на обледеневшем асфальте. Тревожно вглядывался в подслеповатые, враждебно прищуренные окна, за которыми  проплывали болотными огоньками и тут же снова гасли испуганные всполохи свечей. Никто не жег электрического света. Жестокий, холодный мир. Эпоха Вторичного Матриархата.
Нет, конечно, в то время этот термин никто на Сдоме не употреблял. И даже за одно  слово «матриархат», неосторожно произнесенное вслух, можно было поплатиться... ну, пусть не жизнью, но двумя – тремя годами свободы точно.
Эпоха Первичного Матриархата началась на рубеже двадцатого и двадцать первого столетия по местному летоисчислению. Сравнительно безобидно, как тогда казалось: совсем небольшое смещение равновесия – и те, кому природой было предназначено быть хранителями духовных ценностей человечества, вдруг оказались в положении подчиненном, более того – униженном. Да, в результате какой-то таинственной и труднообъяснимой общественной динамики мужчины на Сдоме неожиданно оказались в невыгодном положении. Все жизненно важные для человека сферы: медицина, суд, образование были оккупированы женщинами. Об образовании разговор особый: ведь с него-то все, собственно, и начинается, когда совсем маленький мальчик, едва научившийся ходить и говорить, доверчиво взирающий на мир по-детски лучистыми, широко распахнутыми глазами,  окунается в темное и вязкое море женской энергетики.   Ясли, детский садик, где представителей сильного пола не отыскать и днем с огнем, уж простите за банальность. А школа, в которой от рождения подвижные и любознательные мальчишки подавляются всеми возможными способами (ах, и способов этих не счесть!)?  Они с самого раннего детства неудобны, эти маленькие, только начинающие жить мужчины: непоседливы, любопытны,  мыслят самостоятельно и нестандартно.  В них с первых же дней горит яркий живой огонь, заставляющий  не починяться, проказничать, строить всевозможные козни.  Лишь бы не дать себя переделать, сломать, превратить в покорных биороботов, ну, будем уж называть вещи своими именами. Другое дело девочки – сознательные, аккуратные отличницы, гордость школы и семьи. О семье тоже много чего можно было бы сказать, конечно, но, промолчу.
Лур поскользнулся и чуть не упал, лишь в последний момент успев ухватиться за насквозь промерзшую бетонную стену. Пальцы обожгло болью, и он, шепотом выругавшись, сунул руку в теплый меховой карман. Настороженно огляделся по сторонам: улица была пустынна. Только вдали, у самого последнего перед перекрестком фонаря, в непрерывно мелькавшей перед глазами белой мути, ему померещился чей-то расплывчатый силуэт.
Мужчина или женщина? Вот, только этого еще не хватало! Стоит, охотится на одиноких прохожих. Еще, чего доброго, захочет затащить его, Лура, в свое гнусное логово. А если спросит, почему он шляется по городу в такой поздний час, что он ей ответит? Сама-то за каким хреном в такой мороз и темень на улицу поперлась?
Больше всего Луру хотелось отступить назад и, свернув в боковой переулок, пройти к дому Кларка кружным путем. Но он уже продрог до  костей и выбился из сил. Еще немного - свалится где-нибудь в сугроб и окончательно замерзнет. Уж лучше идти короткой дорогой и нечего шарахаться от каждого куста. Не съест же «она» его в конце-то концов! «Если только это, действительно, «она», - подумал Лур со слабой надеждой. – Может быть, такой же парень, как и я».
Но нет! Пройдя вперед, Лур убедился, что это и в самом деле была женщина. Вернее, совсем молодая девушка. Невысокая, изящно укутанная в рыжую лисью шубку и почему-то без шапки, она одиноко стояла под самым фонарем. И неяркий электрический свет переливался на ее рассыпавшихся по плечам волосах, придавая им  удивительно теплый оттенок темной меди. Она просто стояла, смотрела на падавший снег и на Лура – и улыбалась.
О, да, все  начиналось так невинно, исподволь, незаметно и подло. Понемногу женщины вытеснили мужчин из всех органов управления. Полиция, армия, все контролировалось ими. Правительство.  Они фактически  захватили власть.  Но окончательный переход от Первичного Матриархата ко Вторичному произошел после разгрома эзотерической организации Джереми Хоффмана. Со всеми ее членами расправились жестоко, а самого Хоффмана зверски убили. Он был до смерти забит и буквально растерзан десятком рассверепевших фурий. В чем же провинился, спрашивается, этот обычный с виду, совершенно не похожий на гуру, и, в общем-то, совсем молодой паренек (к моменту гибели ему едва минул двадцать один год)?
А дело в том, что Джереми Хоффман изобрел, а вернее заново открыл уже известные древним техники удержания сексуальной энергии в момент оргазма. Ведь получать энергию непосредственно из Космоса женщины не могут, ну, закрыт у них этот «канал». Они подключены на низшие, темные слои астрала. Да и эта «подключка» функционирует только в «критические дни». (Между прочим, Лур искренне верил, что стоит  прикоснуться к женщине в сей опасный период, и можно легко «подцепить» любую болезнь, начиная от шизофрении и кончая эпилепсией. Но Кларк всегда смеялся над его предрассудками). В остальное же время женщины никак не участвуют в энергообмене Вселенной. Но без притока энергии извне не может выжить ни одно живое существо. Вот и устроено так в природе, что выживают они исключительно за счет мужчин, которые «сбрасывают» на них энергию в наивысший момент сексуального наслаждения, когда душа раскрывается, как цветок, становясь частью великой и неделимой Божественной Сущности. Вампиризм, скажете вы? Что ж, все, что в этом мире есть, имеет право быть. Но и здесь хрупкое равновесие было нарушено. И ненасытные «вампирши» хотели все больше и больше. Хотели развиваться, радоваться, творить, делать карьеру, духовно расти, в общем, слагать свою жизнь, как песню... увы, за чужой счет! И мучали своих партнеров, высасывали их, как голодные пауки сосут запутавшихся в липких нитях незадачливых букашек. Выкачивали из них все соки, оставляя пустые, ни к чему не пригодные оболочки. Доводили до суицида и до запойного пьянства, до депрессий, психозов и диких, опасных для общества поступков (которые потом им же, мужчинам в вину и вменялись!).
А злополучный Джереми Хоффман придумал, как предотвратить выброс энергии во время секса с женщинами, и вместо этого «зациклить» ее, пустить по замкнутому кругу внутри собственного организма. И тем самым сберечь и преумножить его творческий потенциал. Невинный трюк, в общем-то, и даже довольно-таки незамысловатый, но смертельно опасный для женской цивилизации!
Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему Джереми Хоффмана нужно было убить?
Все, что за этим последовало (и чему дотошные историки уже подобрали имя – «Вторичный Матриархат»), иначе чем «геноцидом» и назвать-то нельзя. Мужчины окончательно превратились в подавляемое, униженное и бесправное сословие. (Любые попытки сопротивления беспощадно пресекались, буквально «топились в крови».) Ни на какие руководящие посты их категорически не допускали.


Да, наукой мужчины по-прежнему продолжали заниматься. В противном случае никакой науки на Сдоме не осталось бы вовсе.
Институт брака был окончательно упразднен, и вместо него  введена «сексуальная повинность». Да – да, именно повинность! Каждая, достигшая совершеннолетия женщина по закону имела право выбрать любого понравившегося ей мужчину (на рабочем ли месте, по соседству ли, просто на улице) для удовлетворения своих мерзких сексуальных потребностей, и он был обязан эти ее потребности удовлетворить. Так, как она захочет. А для «повышения потенции» и, вероятно, для предотвращения нежелательной беременности у женщин, несчастных представителей «сильного пола» (ой, сильного ли уже?) кормили какими-то тошнотворными таблетками, от которых не только и не столько потенция повышалась, а, вообще, наступала  аппатия и внутренняя пустота, и все функции организма раньше времени угасали. Да, участью мужчин на Сдоме в эпоху Вторичного Матриархата были постоянные, ни на день не прекращающиеся унижения, болезни и преждевременная смерть. Но они продолжали жить, и хранить свой хрупкий, такой уязвимый свет, без которого давно бы уже погибла человеческая цивилизация. И любить несмотря ни на что.
       Не может сердце человеческое выжить без любви. Подобное привлекается подобным, свет тянется к свету, и люди тянулись друг к другу, хотя такие отношения и были вне закона. Да, гомосексуальные отношения преследовались по закону. При Первичном Матриархате за них можно было запросто угодить в тюрьму на пару лет (что нередко означало конец профессиональной карьеры, падение на социальное дно, ну, не говоря уже просто о позоре). В период Вторичного Матриархата за гомосексуализм полагалась смертная казнь.
Так что Лур, каждую ночь пробираясь по крепко спящему городу к дому своего тайного любовника Кларка, в буквальном смысле рисковал головой. Кларк, бывший известный ученый-генетик жил на одной из тупиковых улиц заводского квартала, на   краю цивилизации. Там, где заросшие чертополохом и репьями пустыри постепенно переходили в черный и страшный, загаженный промышленными отходами лес. Лес был тих и необитаем, а по пустырям стаями бродили голодные одичавшие собаки и крысы-мутанты, величиной со взрослую кошку. Последних Лур часто выслеживал и заманивал в подпольную лабораторию Кларка, где тот использовал их в качестве подопытных животных для своих научных опытов. Потом трупы погибших во имя науки зверьков под покровом темноты выносились все на тот же пустырь и тайком закапывались или просто оставлялись на съедение собакам. Лур и сам  не знал, что именно изучает его друг и любимый; а ловля крыс была ему поручена из-за его удивительной способности находить «общий язык» практически с каким угодно, даже самым тупым, злобным и враждебным человеку творением природы.
Да, он, Лур, с самого детства обладал редким талантом очаровывать любую живую тварь. К счастью, за исключением женщин. Худой и тщедушный, он в свои девятнадцать лет выглядел от силы на шестнадцать. И женщинам не нравился, так что к выполнению пресловутой «повинности» его принуждали всего-то два раза. Но и этих раз хватило, чтобы он возненавидел представительниц слабого пола всеми силами души.
Ну, откуда им было знать, сколько нежности и страсти таилось в этом гибком, еще совсем почти мальчишеском теле, сколько силы и первозданной красоты! Как благодарно, неистово, самозабвенно оно умело отдаваться и брать, принимать ласку и дарить наслаждение - со всей искренностью и восторгом первой любви. Не им это все предназначалось. Лур любил Кларка до безумия. Несмотря на огромную разницу в возрасте (Кларк был на двадцать три года старше), несмотря на  запреты и угрозы со стороны общества. О, каким хрупким и уязвимым было их счастье! Ломким, как обледеневшая веточка на тридцатиградусном морозе. Стоило только кому-нибудь узнать об их тайных встречах, и им обоим пришел бы конец. Или случайно обнаружить лабораторию Кларка, в которой тот занимался не санкционированными научными исследованиями. Подобные вещи были запрещены и жестоко пресекались, и, как выяснилось впоследствии, отнюдь не зря.
И вот, на пустынном прекрестке, в каких-нибудь пяти минутах ходьбы от дома Кларка, Лур неожиданно натолкнулся на  странную, похожую на огненный призрак девушку. Не то чтобы она следила за Луром или хотела его. Нет, она отрешенно и неподвижно стояла, облитая лунным светом фонаря. И острые, сверкающие снежинки не таяли на ее рыжих волосах.
И сердце Лура вдруг мучительно сжалось. Но не от страха, а от тоскливого предчувствия близкой беды. Осторожно, большим полукругом, он обошел одинокую женщину, и, отойдя на значительное расстояние, еще раз обернулся. Нет, она не последовала за ним.
Точно в полусне, добравшись в конце концов до знакомой двери, Лур негромко постучал. И – шагнул из пронизывающего холода в яркое, лучистое тепло. Кротко взглянул на стоящего на пороге Кларка и вдруг обессиленно приник к нему, прижался всем телом, спрятался в уютных объятиях, словно впервые вдыхая по-мужски крепкий, такой родной запах. «Ну что ты, маленький?» - Кларк ласково гладил его волосы. «Замерз, как собака, - Лур непослушными пальцами пытался расстегнуть вечно заедающую молнию куртки. – Дай мне чего-нибудь выпить». Только сидя на кухне за  облицованным дешевым пластиком столом и отхлебывая из чашки горячий глинтвейн, он перестал, наконец, дрожать и полностью расслабился. Как приятно оказаться дома. Да, здесь и только здесь его настоящий дом, рядом с любимым.  Ну почему они с Кларком не могут жить вместе? Кому бы это помешало? Тайные ночные походы через весь город отнимали так много сил, особенно зимой, в непогоду. В снегопад или в дождь, в грозу, когда обезумевший ветер с нечеловеской злобой гнет к земле деревья и почти срывает крыши с домов, и мечется, воя, словно свора голодных чудовищ, по узким расщелинам улиц. Все равно Лур будет приходить сюда, какие бы стихии ни бушевали над городом. Ради той удивительной награды, которая ожидала его каждый раз в конце пути.
- Лур, ты будешь есть? - спросил Кларк.
Но тот в ответ только покачал головой:
- Нет, я не голоден.
- Ты уже согрелся? Тогда я хочу показать тебе кое-что. Заглянем ненадолго в лабораторию?
Лур со вздохом поставил чашку на стол. Больше всего ему хотелось сейчас нырнуть под теплый душ, а потом оказаться с Кларком в постели.
- Я в такую погоду крыс ловить не пойду, - возразил он несмело, прекрасно зная, что стоит его другу только слово сказать, и он не только крыс ловить отправится, но хоть на край света пойдет.
- Мне не нужны сейчас крысы, - сказал Кларк мягко. – Я хочу показать тебе плоды моего многолетнего труда. Именно сегодня, – он помедлил, словно раздумывая, говорить  или нет. – Мне, Лур, очень странный сон вчера приснился, но я не успел тебе утром рассказать. Ты ушел раньше.
Лур замер, пораженный мгновенным суеверным страхом; снова почему-то вспомнилась  девушка у последнего фонаря.
- Кларк, я видел женщину, когда шел к тебе.
- Где?
- На перекрестке Бен-Йегуда и улицы Леви Кейслера.
- Она шла за тобой?
- Нет, просто стояла. В такой мороз и проклятый снегопад. И ничего не делала, может быть, ждала кого-то.
- Ну, и Бог с ней, тогда.
В лаборатории было прохладно, и Лура снова охватила мучительная дрожь. Они стояли перед бесконечными рядами пробирок, колб, пузырьков с химикатами и Бог знает, с чем еще, и Кларк объяснял. И то, что он говорил, было удивительно и страшно.
- Ты знаешь, дорогой, чем я занимался все это время? С тех пор как ушел из официальной науки? Не хочу произность громких слов, но я собираюсь спасти человечество. Да, именно так, не больше и не меньше, не смейся, Лур. Посмотри, что  происходит. Нас мучают, убивают, заставляют бояться собственной тени... выкачивают  все силы, лишают воли и способности к сопротивлению. Мужчины на Сдоме поставлены в совершенно невыносимые условия.
Лур слегка наклонил голову, соглашаясь, а Кларк продолжал:
- Мы гибнем, и цивилизация гибнет, так как без нас «они» - ничто. Равновесие в природе нарушено, потому что страдает энергетика планеты. Даже солнце больше не греет так, как нужно. Взгляни на градусник, вот тут, за окном: температура опять зашкаливает за минус тридцать. И так будет продолжаться до весны, до марта в лучшем случае, а в худшем – и до середины апреля. Подобных зим не бывало на Сдоме еще двадцать лет назад.
Лур, слишком молодой, чтобы помнить, какие зимы были двадцать лет назад, неопределенно пожал плечами.
А Кларк кивнул на штатив с тремя плотно закрытыми пробирками, в которых над мутной, грязно-серой жидкостью плавал беловатый туман.

продолжение следует...