Только вашими молитвами окончание

Он послонялся еще немного по пустынным улицам, но мороз крепчал, вдобавок с неба опять начало сыпать колючей крупой. Темные витрины ресторанчиков, пиццерий и кафе не манили уютом. «Скучные люди, – сетовал Хайко, – апокалипсис – и тот достойно встретить не могут, попрятались в норы, как лисицы или сурки какие-нибудь. Нет бы закатить пирушку, такую, что стаканы горой и дым трубой. Так, чтобы звезды на небесах вздрогнули и зауважали нас, смертных». Он вздохнул и повернул к дому.
Добравшись до своей квартиры, Шубек принял ванну, в которой от усталости чуть не задремал, затем по привычке почистил зубы, умылся и лег спать.
Проснулся он от колокольного перезвона – напротив, через дорогу, находился костел с часовенкой, и каждый полдень для обитателей этой части города расцвечивался мелодичными узорами. Легкий, звенящий воздух, вдыхать который казалось так же просто и естественно, как улыбаться, говорить «доброе утро» или готовить завтрак.
Тело лениво нежилось в тепле, и полудрема не отпускала. Хайко полежал немного, пытаясь побороть сонливость, и вдруг – подскочил. Испуганно взглянул на часы и простонал: «Черт, проспал конец света!»
Половина первого. Выспался на славу.
Конец света? Как бы не так! Свет струился на мятую подушку, на рубашку и брюки, брошенные на стул, золотыми пятнами дрожал на подоконнике. Хайко вылез из постели; потирая глаза и потягиваясь, подошел к окну. Небо, словно голубиное крыло, переливалось серым и голубым. У подъезда и дальше, на улице, толпились незнакомые люди – взрослые и дети – и ловили снежинки открытыми ладонями.
Странно – а может, и вовсе не странно, – но на этот раз Шубек не испытал разочарования. Скорее, радость и тихое удовольствие от того, что мир никуда не делся, стоит себе, как стоял, и что закончилась жестокая, глупая игра. Он готов был просить прощения у собак и деревьев, у дорожных вывесок и фонарных столбов.
Хайко быстро оделся и поспешил в «Роланд унд Бок». Как примут очередную неудачу его друзья? Станут искать подвох в его сценарии, винить своих пиар-агентов, профессора из Нью-Джерси, телевидение, погоду или выходной день? Или догадаются, что Солнце – все-таки не свеча, и что о нем ни фантазируй, оно будет светить, как светило, даря жизнь, а не смерть?
Дверь бюро оказалась незапертой. Внутри, на коврике, стояли меховые сапоги Роланда – у старика все время мерзли ноги, поэтому зимой он ходил только в теплой обуви, – а на спинке кресла висел его пиджак. 
Шубек недоуменно озирался, не понимая, куда подевался Фриц. Не ушел же он, в самом деле, босиком по снегу? Вот здесь, за столом, он сидел, только что: по правую руку – недопитая чашка кофе, по левую – сложенные стопкой фотографии, какие-то конверты, потрепанная книжица карманного формата. Сидел, потягивая мелкими глотками тягучую сладость, перечитывал письма, вспоминал. Хайко заглянул в чашку, тронул пальцем стопку фотографий, и она развалилась. Старые снимки. На одних – молодой парень в зеленом халате и шапочке, в резиновых перчатках. С других беззащитно улыбалась похожая на японку девушка. Жалкие осколки чужого прошлого.
«Может быть, старику сделалось плохо, – размышлял Хайко, – и его увезла скорая помощь – без сапог, конечно, до них ли в суете? Или конец света все-таки наступил – но не для всех, а для него одного? Сидел человек, воображал сам себя, а потом перестал и – исчез». Была в этом какая-то высшая справедливость, так, во всяком случае, представлялось Шубеку. Не хочешь жить – уходи, зачем тянуть за собой остальных? А что же Бок? Он-то где? Хайко попробовал дозвониться до Герхарда, сначала на домашний телефон, потом на мобильник. Гулкие, долгие гудки... точно капли срываются с неплотно закрытого крана в алюминиевую раковину. В трубке тягостно и напряженно гудела пустота.
Шубек медленно брел назад, раздумывая, не пора ли искать работу – и так шесть лет провалял дурака – и вообще, как-то обустраивать жизнь, становиться на ноги. Давно не видел он такого светлого дня – не солнечного, не яркого, а именно светлого. Город сиял, будто начищенная мелом серебряная монетка, и невесомо, лебяжьим пухом, парили на горизонте облака. Земля словно умылась ожиданием и теперь снежно, хрустально расцветала.


У часовни Хайко замешкался. В глубине стрельчатого окна, в полумраке, тлели огоньки – там, на жестяном поддоне, горели свечи – мерцали, отражаясь в черном стекле. Неподалеку смутно угадывалась человеческая фигура.
«Что за удивительные люди – католики, – про себя улыбнулся Хайко, – да и все верующие. Не они ли, да и все им подобные, сами того не ведая, провалили наши планы? Ведь религиозный человек вместо того, чтобы верить или не верить в окружающую реальность, по-детски наивно – доверяет ей».
Он и сам не понимал, что хочет сказать, не умел ни назвать, ни выразить это новое, сошедшее на него озарение, а только чувствовал, что – пока кто-то сидит в полутемной часовне и молится – Бог существует и мир существует. Такой, какой есть, – и это благо.