На струнах тишины

Мы шли по Банхоффштрассе, и перед нами расступались прохожие. Я, Аника, Петер, Кай, еще пара ребят... Идти большой компанией не страшно, наоборот – все боялись нас. Одиночки шарахались в стороны и прижимались к стенам домов. Девчонки отворачивались и глубже зарывались лицами в капюшоны. Из окон орала музыка. Гудели машины, автобусы и трамваи, с грохотом и лязгом проносясь по параллельной улице. Кто-то звал на помощь. Лаяли собаки, и визжали дети. Выла пожарная сирена. И тысячи голосов – отдельных и звучащих в унисон, громких и еще громче. Каждый кричал другому в уши, потому что иначе расслышать что-либо из-за городского шума было невозможно.
И вдруг... хотя совсем даже не вдруг – у Карштадта всегда кто-то околачивается: попрошайки с дворнягами на поводках, бездомные, уличные музыканты, фокусники и эти чокнутые типы с краской на лице и одежде, стоящие в странных позах – живые скульптуры. В общем, всякий сброд. А тут видим: старик со скрипочкой и в черной шляпе, старомодный, как все ископаемые, с кучерявой бородкой клинышком и благородной тоской в глазах. Вокруг него полукругом собрался народ, все праздные зеваки, которым с рождения нечего делать и так же будет до самой смерти. Ну а кто еще слоняется средь бела дня по Банхоффштрассе. И мы остановились, удивляясь, как он, чудак, собрался музицировать без усилителя и колонок.
А старик бросил шляпу в пыль у своих ног, а скрипку положил на плечо и прижал подбородком. И заелозил смычок по струнам, извлекая из них не музыку, нет, а какую-то ломкую ее противоположность. А мы, как ни вслушивались, не могли уловить ни звука. Вернее, звуки вокруг все те же – безумный ор, вопли, гвалт... Ничего к ним, привычным до тошноты, не прибавилось, и ничего от них не убавилось. И в то же время... Словно что-то странное выползало из-под смычка, вязкое и темное, и съедало шум, оставляя чуткую пустоту. Так облака съедают луну. Так покрывает ночной берег черная морская волна, подбирая медуз с мокрого песка, слизывая ракушки и водоросли, оставшиеся с прошлого отлива. Теснее сжимался людской круг. И мы придвинулись ближе. Толпились, наступая друг другу на ноги, сгрудились в растерянную, ошеломленную кучку, и каждый пытался расслышать тишину. И это было не так, словно ты внезапно оглох. Ничего подобного. В ней жило человеческое дыхание, в этой тишине. Стучали сердца. И как будто пели птицы. Вот же ты какой, первозданный мир.
Потом смычок опустился, а скрипка захлебнулась вязким безмолвием, вздрогнула и... не то чтобы онемела, ведь не может онеметь тот, кто и так молчит. А просто выключилась, уснула, и колдовство развеялось, как сигаретный дымок по ветру.
Несколько человек выступили из толпы, чтобы кинуть в шляпу монетки. Кто-то даже швырнул мятую купюру, а мы пошли дальше. И по дороге спорили.

- А ничего что это против законов физики? – возмущенно орал Петер, стараясь перекрыть уличный шум. Удивительное чувство – мы все словно вынырнули из глубокой воды. – Тишина – это просто отсутствие звука, как тьма – отсутствие света. Ни больше, ни меньше. Вот как если бы у кого-то в руках был черный фонарь и светил темнотой. Бред, а? Дешевый факир этот ваш старик!
- Но как-то же он это делал? – крикнула в ответ Аника.
- Фокусы!!!
- Ну, а что? – вмешался я. – Представьте себе мир-картошку, ну, или луковицу. Такую, плесневелую, с гнильцой. И скрипкой-ножом он срезал с него кожуру...
- Алекс! – расхохоталась Аника.
- А там – сердцевина, настоящая, неиспорченная.
- Да ну тебя, - смеялись надо мной ребята. – Вечно что-то такое придумаешь.
- А давайте этого перца отловим и спросим? – предложил Кай. – Пусть сам объяснит!
Мы еще немножко погуляли. А когда возвращались, на площади перед Карштадтом уже горели яркие оранжевые фонари. Старик, успевший зачехлить свою скрипку и нахлобучить на голову дурацкую шляпу, прямо на наших глазах нырнул в подземный переход.
- Ату его! – скомандовал Кай, и мы бросились в погоню.
Он оробел. Жалкий старичок со скрипочкой, а не волшебник, творящий очарованный мир. Отступил к стене, старательно отводя взгляд (рекомендация ВОЗ – не смотреть в глаза бешеным псам!). Но мы не псы, а вежливые ребята, всего-то и хотели, что понять его забавный фокус.
- Эй, старикан, ты как это делаешь?
Он приободрился чуть-чуть. Выпрямился, и даже в зрачках огоньки зажглись. Изящным и тоже каким-то старомодным движением поправил шляпу.
- Вы о моей музыке, молодые люди?
Он говорил негромко, но под землей уличные звуки слегка приглушались, так что мы – хоть и с трудом – но его слышали.
- Ну, если это можно назвать музыкой...
- Когда кругом лязг и гвалт, - старик наставительно поднял палец, сразу став отчего-то похожим на школьного учителя, - лучшая музыка – это тишина. Вы хотите знать, как я это делаю? Что ж, молодые люди, открою вам секрет. Вы сейчас ничего больше не умеете, кроме как орать друг на друга. В мою молодость повысить голос на человека считалось дурным тоном. А если лектор, например, входил в шумную аудиторию, он начинал говорить шепотом – и сразу же все смолкали.
- Шепотом? – переспросила Аника, как будто даже с восторгом.
- Да, юная дама. Именно так, - грустно улыбнулся старик. - Сейчас такое трудно себе представить. А все потому что вы разучились слушать друг друга. Говорите сами с собой – и сами себе отвечаете. Творите сотню децибелов уличного шума. А моя скрипка, она так устроена... вы ее не слышите, потому что глухи, как летучие мыши... Но она шепчет прямо Богу на ухо. А когда Бог внимает – весь мир вокруг затихает и молчит...
- Да ладно! – недоверчиво расхохоталась Аника, и несколько ребят ее поддержали, а кто-то просто скривился и сплюнул себе под ноги. От верунов всегда веет какой-то жутью. От них не знаешь, чего ждать. То норовят прочитать тебе проповедь, то грозятся страшными карами. У этих типов, якобы, прямая телефонная линия со Всевышним, по которой они получают указания и команды.
- Богу на ухо, говоришь? – хихикала Аника и все никак не могла успокоиться.
- Ты святой, что ли, старый пес – чтобы Бог тебя слушал? – потешался Кай.
А Петер вошел в раж и принялся втолковывать старику про черный фонарь.
- А что, неплохая мысль, - обрадовался тот. – Вся эта ваша иллюминация, прожектора, неоновые вывески, витрины... Их свет лжив. Вы украли у ночи темноту, но только во тьме сияют звезды – эти божьи свечи... – он вздохнул и снова, слегка удивленно, вгляделся в наши хмурые лица. - Бог создал мир не темным и не молчащим. Но и не оглохшим от крика и не ослепшим от этих ваших фейерверков. Во всем должна быть разумная середина, молодые люди. Так что я не отказался бы от черного фонарика. А сейчас, пожалуйста... дайте мне пройти!
Неловко шагнув, он споткнулся о наши ухмылки. Испуганно подался назад, прижимая к груди скрипку, ничтожный кусок дерева, невозможный инструмент, отрицающий законы мироздания.
- Ты шепчешься с Богом? Вот пусть Бог тебе и поможет! – засмеялись мы и сомкнули круг.