Аудиенция окончание

5.
- Homo sapiens, «человек-разумный» одновременно и Homo ludens, «человек играющий». Два в одном. Какую игру ты ведёшь?
Cogito, ergo sum. «Я мыслю, следовательно я существую». Мыслишь, ибо как ещё обозначить твое бестелесное «Я» в мире человеческого разума, битком набитом одинаковыми, по большому счету, телами из воды и глины, безжизненными вещами, мёртвыми словами?
Credo, quia verum. «Верую, ибо нелепо». Веруешь, ибо абсурдно твое существование, и мысли пусты и бессвязны.
Aurea mediocritas. «Золотая середина», где существует краткое счастье равновесия — то, что ты интуитивно ищешь всю жизнь, порой бросаясь из крайности в крайность.

- Теперь бы еще как-то совместить все эти паззлы... Всегда не хватает какой-то детали, чтобы все это сложилось и ожило, иначе как создать заново то, что разрушается ежесекундно?

- Только от веры, слепой, подчас наивной, зависит — суждено игре твоей уподобиться движению созвездий, фейерверку божественных или варварских звуков — или она разлетится веером крапленых карт, горстью игральных костей на истёртом сукне. Мы обречены складывать слово Aeternum, «Вечность», из ледяных кристаллов — тысячелетиями. Это, конечно, не решает ничего, по большому счёту. Как сказал Малларме – «Мастерство леденит…» Но без этого мир твой становится уродливым, и ломается, как механические часы…

- То есть… Смысла нет ни в чём?
- Смысл – в движении. В безостановочном движении. То есть, если выражаться точнее, смысл жизни – в ней самой. Когда это понимаешь, твой мир перестаёт делиться на прошлое, настоящее и будущее. На то, что впереди тебя и позади, на то что выше и ниже, на то, чего ты хочешь – и то, что тебе дано. И тогда нет места пустым мечтам о каких-то благах. Он срастается, становится одним целым, единым. И ты тоже становишься – целым. Трансформируешься. Это называют исцелением. Преображением.

6

Зыбкие невесомые фигуры, парящие над речной гладью, медленно перетекают друг в друга, изменяя очертания. Средневековый замок превращается в корабль, разворачивается панорамой старого города с башенками и колоколенками, вытягивается вглубь, как колодец двора, виденный мной с крыши многоэтажки много лет назад.

- Значит, прошлое – тоже иллюзия, пыль, туман над водой?



- Когда-то я почти переместился во времени… - задумчиво разглядывает он туманные облака, кружащиеся перед нашими глазами. – Мне это удалось лишь отчасти, и с тех пор тот участок леса, где я экспериментировал, живёт по законам вчерашнего дня. Там безлюдно, не существует звуков и запахов, есть лишь то, что я помню о людях, звуках и запахах. А это не одно и то же. Там нет птиц, зверей, насекомых, нет даже ветра. Он почти неподвижен и выглядит, как пустая локация в сломанной игре. Мне потом часто попадались такие места в разных частях планеты – с иным временем. Всё это – результаты неудачных экспериментов со знаками. Они как бы и зафиксированы, но не точны. Поэтому в них нет вообще никакой энергии. Мёртвый, пустой мир. Мёртвые тексты, рисунки. Подумай об этом. И ещё: я помню, зачем ты пришёл. Держи…

Он достаёт из-за пазухи необъятного светлого балахона стеклянную колбу с пылью внутри.

- Это порох. Ты ведь за ним приходил.

Сощурив узкие глаза, он растягивает губы в потусторонней улыбке и поворачивается ко мне спиной, продолжая царапать прутиком по песку, и давая понять, что разговор закончен

7

Вечереет. С реки тянет могильным холодом. Учитель, сгорбившись, по-прежнему сидит на корточках у воды и кажется обессиленным. Балахон на нём потемнел, стал как будто тяжёлым. Я почти не вижу его лица, спрятанного под глухим капюшоном. Лодка застыла, почернела, и вода в реке стала тусклой, как свинец.

Я еще некоторое время стою у зарослей можжевельника, жду чего-то, но уже чувствую себя одиноким. Обернувшись назад, я не нахожу дороги обратно. Нет позади ни тропинки, ни двери, через которую я вошёл сюда. Между ветвями вспыхивает на вечернем солнце осенняя паутина. Когда ты попадаешь в такие места, осень приходит незаметно.

Хочу что-то спросить у Учителя, но он уже исчез, вместе с лодкой, оставив на песке ровную полоску, испещрённую знаками, и я с удивлением открываю для себя, что каждый знак мне понятен, известен, как будто я сам их нарисовал.

Вспоминаю его слова: «Если произнести заклинание и зафиксировать этот знак, можно создать и материализовать собственный мир…»
Но как?
Паутина дрожит, поблескивает на слабом ветру, алеет в закатных лучах, и решение приходит само собой.

Я посыпаю паутину пороховой пылью, и мельчайшие частицы прилипают к серебряным нитям. Впереди ещё есть время – мне придётся освоить искусство плетения паутины самому.
Остаётся оживить знак огнём.