Одиночество в лесу

- Пьяных не вожу, - насупился таксист. - Заблюет мне машину твоя девица, отчищай потом. Оно мне надо?
Девушка стояла, цепляясь за руку Марка и пошатываясь, как тростинка, колеблемая ветром. Короткая юбчонка из бордовой кожи, черная маечка, поверх которой накинута легкая куртка с завернутыми по локоть рукавами, красные дреды. На шее серебряная цепочка с простым кулоном — раскрытая ладонь с мутным фиолетовым камнем посередине. Амулетик от сглаза. И какое-то испуганно-удивленное выражение на лице. Как у маленькой девочки, которая неизвестно почему вдруг очутилась в незнакомом месте и не знает, как оттуда выбраться. Где-то он раньше видел эти глаза со зрачком во всю радужку — только зеленая каемочка вокруг, тонкая, сияющая.
Уж не наркоманка ли девчонка? Да нет, не похожа.
- Что же нам делать? - спросил Марк. - Два часа ночи. Последний автобус ушел сорок минут назад.
Он растерянно оглянулся. В освещенном проеме маячили две черные фигуры, склоненные друг к другу. Поздние гости или кто-то из персонала. Они как будто шептались, сблизившись лохматыми головами. Сюрреалистический театр теней. Клуб уже закрылся, посетители разошлись или разъехались. Чуть дальше вниз по улице простиралась темная и пустая автостоянка.
Взревел мотор, и такси уехало. Марк проводил его взглядом. Ну, и куда теперь? Пешком до его дома — полтора часа неспешного хода по ярко освещенным торговым улицам. Если пробираться дворами, а потом через пустырь, мимо стройки, по узкому деревянному настилу, перекинутому через вечные лужи, мимо гулких и мрачных заводских корпусов с темными окнами, то можно добраться раза в два быстрее. Не так уж далеко, тем более, что ночь не холодная, а свежая по-весеннему, какая-то первозданная, несмотря на городской шум и неоновый смог. Асфальт пахнет талой водой. Размытые силуэты домов отражаются в нем, будто в озере. Круглые и темные, как подтаявшие льдины, дрейфуют по асфальтовой реке канализационные люки. Жмется к обочинам мелкий сор и пеной выплескивается на берег — на узкие бетонные бордюры. Серые тучи похожи грязный снег. По занесенному плотными сугробами небу протоптана заячья стежка звезд... Такой ночью не хочется сидеть в четырех стенах. И сон не идет, хоть ты тресни. Кто же весной спит в своей постели? Так что Марк бы прогулялся, но девчонка еле держится на ногах.
Он скрипнул зубами.
- Ничего, поймаем другую машину и поедем ко мне. А завтра отвезу тебя домой. Ты где живешь?
- Тут, за углом, - махнула рукой девчонка. - Длинный дом кирпичный. Тридцать пять по Айфельштрассе.
Ну что ж, тем лучше. Значит, осталось проводить ее домой и дело сделано.
- Строгие родители? - уточнил он на всякий случай. - Ревнивый друг? Злая собака?
Девчонка помотала головой.
- Тогда идем, - усмехнулся Марк. - Доставлю в целости и сохранности. Зовут-то как?
- Пепи.
То ли имя, то ли прозвище. Скорее — второе. А не все ли равно? Кто ему эта девочка? Даже не случайная знакомая, потому что они вовсе не знакомы. Юный, растерявшийся человек, которого Марк почему-то не смог бросить на произвол судьбы.
Сейчас они добредут кое-как до кирпичной многоэтажки, обнявшись, как двое любовников, а на самом деле — одинокие, как две звезды в заснеженном облаками небе, и Пепи станет выворачивать карманы, и звякнут о грязный кафель выпавшие откуда-то ключи. Неповоротливая, заворочается бородка в замочной скважине. То ли ключ не тот, то ли руки дрожат. «Давай помогу», - предложит Марк. - «Сама», - упрямо нахмурится девчонка. Распахнется темная пасть квартиры и, как акула мелкую рыбешку, проглотит свою одинокую хозяйку.
А он останется стоять на лестничной клетке, со смутным ощущением невосполнимой потери в душе. Как будто только что перед ним приоткрылась дверка в прекрасное и неведомое, а он замешкался и не вошел. Увы. Кому, как ни Марку знать, что одна и та же дверь не открывается дважды.
Но все получилось не так, как он себе представлял. Пепи вцепилась в его рукав мертвой хваткой.
- Не бросай меня одну в лесу, - молила девчонка, а в глазах, как зеленый лед, застыл страх. - Пожалуйста!
- Ну-ну, успокойся... - поддерживая ее под локоть, Марк перешагнул порог.
Блеклые обои на стенах, линолеумный пол с желтыми пятнами, простая деревянная мебель. И кто бы поверил, что в этой холостяцкой берлоге живет девушка?
- Какой еще лес, - ворчал он себе под нос, роясь в буфете среди упаковок с чипсами и крекерами, просыпанных макарон, коробок и пакетиков непонятно с чем. - Ненормальная. Погоди, сейчас будем приводить тебя в чувство.
На полке отыскалась банка растворимого кофе. Вместе с кипятком в чашки выплеснулась накипь, но Марк только пожал плечами. «Эх ты, хозяюшка», - подумал он беззлобно. Точно такой же, давно не чищенный чайник ждал его дома. Такая же тесная кухонька на одного, от силы двух человек. Такая же старомодная газовая плита, пластиковый буфет, эмалированная раковина и дешевый линолеум на полу. Только стол у Марка на кухне был квадратным, с неудобными острыми углами, о которые он то и дело стукался то боком, то локтем, а у девчонки — круглым, обтекаемым, гладким, точно камень посреди реки, и клеенка на нем бледно-салатовая, в ярких веселых солнышках.
После второй чашки Пепи немного пришла в себя. Глаза заблестели, и ледок в них сперва поплыл, а после заструился талой водой, рисуя на щеках две темные дорожки.
- На, вытри тушь, - Марк протянул ей носовой платок. - Ну, что расклеилась? Все уже хорошо.
- Правда? - девчонка подняла на него мутноватый взгляд. - Все хорошо? Ты правда так думаешь?
- Ну, не знаю, - смутился он. - Все — редко когда бывает, а может, и не бывает вовсе. Но ты дома, это уже неплохо. Сейчас ляжешь спать, а завтра проснешься бодрой и с ясной головой. Тогда и решим, как оно на самом деле — хорошо или плохо.
- Ты посидишь со мной?
- Посижу, пожалуй... - он никуда не торопился. - А что ты болтала про лес?
Пепи высморкалась, платком промокнула слезы и совсем по-детски спросила:
- Смеяться не будешь?
Марк усмехнулся.
- Я бы рад посмеяться, да не над чем. Жизнь такая... не до смеха. Ладно, забудь. Рассказывай, что уж там.
- В пять лет я заблудилась в лесу. Или в шесть? Не помню, - нахмурившись, Пепи закусила губу и уставилась в потолок, словно там, на отсыревшей побелке надеялась прочитать свой точный возраст. - Все равно. Я была маленькой и еще не училась в школе. Так... в первый класс я пошла в шесть с половиной, и тогда мы уже год как жили в городе. Значит, пять.
- И что, тебя одну отпускали в лес? - удивился Марк.
- Не-а, - покачала головой Пепи. - Мы с бабушкой ходили. Она искала травы от давления. Врачи ее все время пугали инсультом, а лекарства из аптеки не помогали. Вот она и пила разные отвары, а травы собирала лесные. Ну, и меня с собой брала, чтобы не скучно.
- Все они такие, бабушки, - заметил Марк и улыбнулся чему-то своему.
- Ага. Она еще говорила, вырастешь и тоже станешь лечить травами. А в тот день, помню, было мокро, ночью прошел дождь, и бабуля заставила меня надеть зеленые боты и толстую кофту. Такую, кусачую, из деревенской шерсти — я ее ненавидела. Но на самом деле хорошо, что надела, потому что потом стало очень-очень холодно, - она поежилась, - когда солнце село.
- Ты ночевала в лесу?
Пепи кивнула, обхватив себя руками за плечи, а Марк вдруг ощутил дыхание прелой листвы, сырости и холода, словно распахнулась от сквозняка форточка в позднюю дождливую осень или приоткрылся люк в глубокий колодец.
- Да, но я лучше по-порядку. Вот, иду и злюсь на эту кофту, а бабушка чуть впереди, но окликает то и дело, чтобы не потеряться. Я сквозь деревья вижу ее спину, как она нагибается, и не боюсь, потому что не одна. Тропинка в стороне осталась. Бабуля никогда не собирала свои травки там, где люди ходят, всегда забиралась в чащу.
- Зачем?
- Ну там, говорила, чище, энергетика другая. Не знаю что.
- У бабушек свои причуды.


- Ага. В общем, отстала я, загляделась на жука. Он огромный такой, на кочке сидел, во мху. Изумрудная кочка и синий-синий жук величиной чуть ли не с мою ладонь. Сидел и шевелил усами. Мне очень хотелось его потрогать, но боялась, что укусит. Не знаю, как долго на него смотрела. А потом вдруг поняла, бабуля больше не зовет. И спина ее не мелькает между стволами. Побежала вперед, никого, назад бросилась, в сторону, и кричала, громко кричала, пока не охрипла. Тогда я заплакала.
Пепи опустила голову. В чашке расплывался холодный кофейный осадок, образуя тягучие узоры, а Марк сидел и представлял себе маленькую девочку с тревожными глазами. На ней короткое летнее платьице и зеленые сапожки. Толстая кофта скрывает худенькие детские руки. Косички растрепались. Деревья впиваются в них длинными пальцами. Что может быть страшнее для ребенка, чем остаться одному, беззащитному, в чужом и враждебном мире? И ладно бы в городе. Незнакомые люди помогут. Ни одно живое существо не бросит детеныша в беде. Но в лесу? Вокруг — ни души, и некого звать на помощь. Хмурые дубы, ехидные березы, ели с широкими сильными лапами — вздымаются стеной, а стоит солнцу опуститься чуть ниже, обращаются в чудовищ. Над головой, среди ветвей, и под ногами, во мху и траве, под бурой листвой, копошится равнодушная жизнь. Ей нет дела до крохотного, напуганного до полусмерти человечка. И кажется, не будет конца этому лесу. Ты словно угодил на другую планету, где нет и не может быть людей. Где не протоптана ни одна тропинка. Некуда идти. Неоткуда ждать спасения.
Пепи всхлипнула. Вытерла тыльной стороной ладони мокрую щеку.
- Извини, что я опять... Ты не понимаешь, как мне было страшно. Думала, это все... Меня больше никогда не найдут. Так и умру в лесу от голода или дикие звери меня съедят. Правда, зверей я не видела. Только когда стало темно — как будто огоньки горели у самой земли. Желтые, ядовитые, расплывчатые, как автомобильные фары в дождь, а другие с зеленоватым отливом, как фонарики на солнечных батарейках. Может, глаза. Или почудилось.
- И так, и так могло быть, - согласился Марк. - А иногда в темноте светятся гнилушки. Я сам видел. Бело-зеленым или бледно-голубым. То ли фосфор с них накапливается, то ли бактерии... Они двигались, эти огоньки?
- Не помню. Я сама металась, как полоумная, пыталась бежать, упала несколько раз... А потом забилась под куст и там сидела. Иногда мне кажется, что я умерла той ночью.
Марк вздрогнул.
- Глупости.
- Да... а утром нашли кого-то другого... другую девочку, а я так и осталась в том лесу. Брожу по нему и не могу выйти. Никогда, наверное, уже не смогу.
- Похоже на сон, - задумчиво произнес Марк. - этакий повторяющийся кошмар, от которого никак не можешь проснуться. Открываешь глаза, а он продолжается. Как матрешка. Знаешь, такая русская куколка, полая внутри. Ее открываешь, а там другая, поменьше, а в той — еще одна, и еще...
- Во-во, - подхватила Пепи. - Точно. Но для меня это не сон. Когда вокруг люди, то еще ничего. А как остаюсь одна, и опять повсюду вырастают эти жуткие деревья. А я мечусь среди них, потерянная, и не могу выйти к свету.
Девчонка легла щекой на стол. Съежившись, она точно сделалась меньше ростом. Худенькая, сгорбленная, локти зажаты между коленей... Нахохлилась, как одинокая чайка на пустынном морском берегу. Марк привстал и коснулся ее плеча.
- Иди-ка лучше спать. Я побуду здесь.
Пепи устроилась в гостиной, на диване. Как в гостях, не раздеваясь, накрывшись стареньким пледом. Разумеется, ведь в квартире посторонний человек.
Марк посидел немного за столом, глядя в пустую чашку. Странное чувство охватило его. То, что в книгах называется модным словом дежавю. Девчонка как будто рассказала его судьбу.
Разве не с ним, с Марком, это случилось — давным давно, так давно, что успело подернуться рябью забвения? Не он ли блуждал в бессолнечной глуши, спотыкаясь и плача, и думал о смерти? Не его ли хлестали по лицу еловые лапы, и подставляли подножку корни, и пугали птицы, внезапно выпархивая из подлеска? Не он ли искал мох на древесной коре, потому что кто-то ему сказал: где мох — там север, а стволы оказывалась мшистыми со всех сторон. Да и что с ним делать, с этим севером, он все равно не знал. Выходить из леса Марка не научили.
В ту ночь, сидя на чужой кухне, он впервые пожалел, что не курит. Пускал бы сизые колечки в потолок, растворяя в дыму все сомнения, страхи, проблемы. А теперь что? Воспоминания грызут его, как мыши. Сожаления об упущенном, о том, что могло стать таким прекрасным, но не получилось, не сбылось.
Самому главному не учили детей — выходить из леса, не оставляя там часть себя.
Ему припомнился шуточный разговор с приятелем. Оба они только-только закончили седьмой класс и обсуждали какую-то телепередачу, а может, и пост в интернете. Что-то лженаучное, о карме, прошлых и будущих жизнях, посмертном опыте.
- Я в следующей жизни знаешь кем хочу стать? - говорил приятель. - Архитектором. Проектировать мосты, аквапарки, торговые центры...
- А я рыбаком, - не отставал от него Марк. - Родиться в маленьком приморском городке, а еще лучше — в рыбацкой деревне, иметь собственную лодку, каждый день ходить в открытое море...
Так они дурачились. Но почему, размышлял Марк. Почему в будущей жизни, а не в этой? Она ведь только началась и вся — в их руках, податливая, как пластилин. Казалось бы, лепи из нее, что пожелаешь.
«Почему я не ловлю рыбу, - думал он с грустью, - а просиживаю целые дни в конторе? Почему Габи стоит у конвейера, а не строит мосты и дома? Так просто было пойти за мечтой... Мы и не хотели ничего несбыточного, невозможного... Но не пошли. Не поверили в себя. Не потому ли, что девочка-душа заблудилась однажды в дремучем лесу, да так и не вышла на свет?»
Он встал, неловко отодвигая стул, и шагнул на кочку, зеленую, как молодой лук. Нога утонула во мху, и в ботинок просочилась вода. Черт! Да это болото какое-то, а не лес. Марк тоскливо огляделся. Там, где еще несколько минут назад стоял буфет, теперь торчал раздвоенный куст орешника. Старый, почти утративший листья, черный и корявый. А впереди — густой ельник, там сухо, но темно. Там должна быть спальня. Марк медленно двинулся вперед. Он придирчиво разглядывал стволы. Мшистые с одной стороны, они лучше всякого компаса указывали на север. Если идти все время в одном направлении, то по крайней мере не будешь кружить на месте. Лес должен когда-нибудь кончиться, даже если это случится не скоро, хоть какая-то цель — лучше никакой. Когда кружение превратится в путь, все встанет на свои места, и жизнь потечет, наконец, как надо.
Огибая ельник, Марк услышал тихий плач. Нагнулся, осторожно приподнял тяжелые ветки с рыжей хвоей. Под елкой скорчилась малышка в толстой уродливой кофте и зеленых ботах. Спутанная челка, глазищи в пол-лица. Она смотрела на Марка без всякого страха.
- Вставай, - он протянул ей руку, и крохотная ладошка мягко опустилась в его ладонь. - Не надо сидеть на земле. Простудишься.
- А ты кто? - спросила девочка.
- Прохожий.
Она поднялась, отряхивая платьице, с наивной девчачьей грацией и трогательной доверчивостью ребенка.
- Ты знаешь куда идти?
- Нет, - честно ответил Марк. - Не знаю. Но мы пойдем вместе, а это куда веселее.