Снегири

Сквозь морозные витражи льется мягкий белый свет, и Лина вдруг понимает, что стоит, босая, в гостиной, с мобильником в руке. Она добрела сюда в полудреме, поднятая с постели первыми тактами «Лунной сонаты», но так до конца и не проснувшаяся. Миг пробуждения — граница между сном и явью, как линия горизонта, отделившая небо от земли. Шаг назад — и ты снова в царстве иллюзий, укрыта и спеленута, как маленькое деревце высокими сугробами.
Виктор говорит в трубку:
- Привет, барсучатина! Выспалась?
Лина рассеянно потирает щеки. Она, и правда, чувствует себя кем-то вроде барсука, вылезшего из зимней норы. Лицо как будто чужое, онемело и не ощущает прикосновения. Губы безвольные и пухлые, словно разбухшие за ночь, и никак не могут произнести одно единственное нужное слово.
- Здравствуй.
Получается смазано, точно с каким-то иностранным акцентом.
Шаг вперед —  и сугробы тают. Подснежником расцветает боль.
Голос Виктора, еще секунду назад такой родной, ласковый и веселый, кажется призрачным и ломким, как стеклянная красота за окном. 
Он станет шутить, посетует на пробки или очередь на заправке, спросит, надо ли купить то или это, и пообещает вернуться через полчасика. Может быть, словно в насмешку, попросит сварить на обед спагетти. Но не вернется. Он просто не может. Оттуда, где он сейчас, не возвращаются. 
Или?
Лина стискивает зубы и — в тысячный, наверное, раз — одергивает себя. Нет, хватит надеяться. Сколько можно.
Три года прошло со дня аварии. Вернее, три с половиной, потому что это случилось в разгар лета. Их последнее воскресенье вместе. Поездка на озеро... Собирались порыбачить, но удочки почти сразу перепутались лесками, связались подводным течением — крепко накрепко, как их с Виктором жизни. Крючки, грузила, поплавки — не поймешь, где чьи. В узлы вплелась тина.
«Да ну, - засмеялся он, - пошли купаться».
Ил у самого берега теплый, гораздо теплее воды, и скользкий. Лина шагнула вперед и сразу же провалилась по щиколотку, как в пуховую перину.
«Тут грязно!» - испуганно вскрикнула она, но не грязи, конечно, боялась, а пиявок. Ей казалось, что в таком мягком иле должно быть полным-полно кровососов. Виктор на руках внес ее в озеро.
А в понедельник он разбился насмерть.
Говорят, когда с любимым человеком беда, близкие обязательно что-нибудь чувствуют. Прошибает пот, сердце замирает или колотится, как сумасшедшее, или темнеет в глазах. Иногда мелькают картины или кто-то невидимый произносит над ухом пугающие слова. У Лины не было ни болезненного сердцебиения, ни галлюцинаций. Она прибиралась в кладовке, дивясь, как много вещей скопилось за год, и напевала. Простенький мотивчик, бесхитростный, как солнечный летний день. Так люди поют наедине с собой, когда на душе у них легко.
Звонок из полиции застал ее врасплох. Лина долго не могла понять, что ей говорят. Виктор? Да нет же... Он только что обнимал ее и, уходя на работу, поцеловал в кончик носа. Да, каких-нибудь пару часов назад. И долго не стиралась с лица улыбка, точно приклеилась, такая неуместная и глупая, и песенка в голове все звучала и звучала, и, словно карусельные лошадки по кругу, неслись мысли. Уже повесив трубку, она стояла, растерянная, не зная, что делать и что, вообще, делают в таких случаях, пока — очень медленно — страшная правда не проникла в ее сознание и не воцарилась в нем.
Виктора похоронили в начале июля, а в середине августа его номер впервые высветился на дисплее Лининого мобильника. Был поздний вечер, почти ночь. По комнатам расползался душный синий мрак, сжимаясь кольцом вокруг тусклого ночника. Лина лежала в постели и плакала.
- Эй, не грусти! - бодро ворвался в ее одиночество голос любимого. - Ты что это там раскисла? Сейчас кое-какие делишки доделаю — и домой.


В первую минуту звонок показался ей дурной шуткой — неизвестно чьей. Но уже в следующую волной накатила радость. Виктор жив, а похоронили кого-то другого, по ошибке. Случается ведь так, что люди ошибаются? О том, что сама опознала погибшего — а кому, как не ей, знать каждую черточку его лица, каждую родинку и каждую морщинку — она в тот момент не думала. Как не заметила странности в его словах. Какие такие «делишки» могли задержать человека на целый месяц, заставить его исчезнуть, не писать и не звонить? Ее, настоящий, Виктор хоть эсэмэску бы послал или передал через кого-нибудь, что, мол, все нормально, не волнуйся.
Нет, слушая его жизнерадостную, стремительную речь, Лина и в самом деле верила, что недоразумение разрешилось, морок рассеялся, что все хорошо и Виктор, ее дорогой муж, едет к ней.
Она ждала его всю ночь, теряя рассудок от нетерпения, снова и снова пытаясь перезвонить. «Этот номер не существует», - раз за разом бесстрастно сообщал оператор. Лишь перед рассветом Лина задремала, чутко и тревожно.
Конечно, он не пришел. Ни утром, ни через день, ни через два. А на третий — Виктор объявился снова. Голосом в телефонной трубке.
- Привет, малыш, извини, засиделся на работе. Может, тортик купить? Твой любимый, весенний. Я как раз в магазине.
- Какая работа? - закричала она. - Какой магазин?! Приезжай, слышишь, немедленно приезжай! Ради Бога, не надо ничего покупать!
Еще две пустые недели проползли, точно сонные мухи по стеклу. Лето, мутное и теплое, как озерный ил, медленно перетекало в такую же мутную осень. И снова звонок.
- Представляешь, машину поцарапал. Так что, заскочу в автосервис... Это близко, по дороге, так что надолго не задержусь. Не скучай, котенок. Хвост трубой, усы по ветру!
И опять Лина кричала, плакала, умоляла его вернуться. Она ничего не понимала. Совсем ничего.
- Какая машина, какой автосервис... Где ты, Виктор? Да кто ты, вообще?
На два последних вопроса он не ответил.
Она многое передумала за эти годы. Звонки — то через день-другой, то раз в месяц, но постоянные, настойчивые звонки — что они такое? Какой-то технический курьез? Телефонный розыгрыш? Но почему, с какой целью? Наверное, существуют приложения для мобильного, способные менять голос, и кто-то вполне мог имитировать с их помощью речь ее покойного мужа. Пусть так. Ну, один раз или два... Это можно себе представить. Но три года? Зачем? Это уже не шутка, а какое-то безумие. Но и в безумии должна быть логика. И откуда этот горе-шутник узнал все их любимые словечки, тайные коды, которыми двое влюбленных обменивались наедине? Нет, это невозможно, абсолютно невозможно. Да и номер, с которого приходят звонки, отключен.
Значит, все-таки Виктор? Но откуда он говорит с ней? С того света? Лина, хоть и верила в загробную жизнь, считала общение мертвых с живыми чем-то маловероятным или, во всяком случае, исключительным. Но вот так, запросто, приподнимать завесу между мирами, чтобы... что? В очередной раз соврать, что вот, прямо сейчас, торопится домой? Бессмысленно. А может, он не врет? Вдруг это Виктор из какой-то иной реальности звонит своей жене, а попадает к ней, к Лине?
Странный дар судьбы — редкие и короткие беседы с человеком, которого уже нет. Но как же она тосковала по его взгляду, походке, запаху, по его прикосновениям! Иногда ей хотелось выбросить мобильник и переболеть, наконец, своим горем. Она мечтала найти хорошего мужчину, родить от него сына и считать, что это их с Виктором сын. Главное ведь не гены, главное — любовь. Но звучали первые такты «Лунной сонаты», и Лина понимала, что не сможет больше никогда... и ни с кем... Пока ее любимый где-то смеется и дышит — пусть и в параллельной реальности — она будет ему верна.
А вдруг, если очень крепко верить, их миры в один прекрасный миг совместятся, и Виктор, настоящий, живой, шагнет на порог? Так размышляла Лина, балансируя, словно канатоходец, между отчаянием и надеждой.
- Здравствуй, - повторяет она и трет ладонями онемевшие щеки.
Может быть, это заклинание, магическая формула, которую нужно произнести миллион раз. И смерть обернется здравием.
- Хватит дрыхнуть, - усмехается в трубку Виктор — или его двойник. - Посмотри какой день чудесный.
- Стекло замерзло.
- Так выползай из берлоги! - говорит он, а Лина, словно наяву, видит, как шевелятся усы над его губой. - А я в ботаническом саду, любуюсь снегирями. Их тут целая стая прилетела.
- Холодно, - ежится она, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг спохватывается. - Ты — где?!
- В саду, у фонтана.
Она спешит, хватая на бегу пальто, рывком застегивая сапоги. Вниз, по лестнице, потому что лифт опять застрял где-то между пятым и шестым этажом. Звонкий, хрустальный город принимает ее в свои объятия. Он не пушистый, как чудилось сверху, а стылый и жесткий,  лишь слегка припорошенный снежной манкой, а внутри, в сердцевине — ледяной.
Лина выводит машину с парковки и мчится по пустым улицам. Солнце бьет в глаза и мешает смотреть на дорогу, будто ковровом устилая снег прозрачными радугами. У подъезда к ботаническому саду автомобиль разворачивает на льду. Сердце дергается в груди и на секунду перестает биться, а морозный мир течет, словно тонет в слезах.
Она выскакивает на холод и мгновенно приходит в себя. У зимы длинные пальцы, которыми она залезает под воротник, стискивает горло и рисует в воздухе бледные облачка застывшего пара. Лина так волнуется, что с трудом находит фонтан, который, собственно, и не фонтан даже, а огромный камень, летом — темный и мокрый от стекающей воды — а сейчас просто камень, вмерзший в ровную белую площадку.
Лина запрокидывает голову, и глазам становится жарко. Снегири, как наливные яблоки, качаются на тонких серебряных ветвях.
- Правда, красиво? - произносит за спиной голос Виктора, и мир снова течет, плавится на ярком солнце, мелькает золотыми, красными и голубыми пятнами.