Февральский подснежник окончание

Глава 4

Сколько времени они шли? Город никак не реагировал на смену времен года. Только в какой-то момент Рики вдруг показалось, что небо слегка потемнело и в его пронзительной лазури появились стылые фиолетовые оттенки. Ночная роса сделалась холодней и обильней, и собиралась по утрам в маленькие блестящие лужицы, а на влажную брусчатку налипали принесенные ветром из-за высоких оград золотые листья.
     Потом они почернели, превратились в грязные лоскутки, а мостовые захрустели корочкой инея. По ночам Рики укрывал дрожащую девушку своей курткой и — не обращая внимания на слабые протесты: «не беспокойся, я не замерзла» - грел дыханием ее онемевшие пальцы и прозрачные, как фарфор, щеки. Больше он ничего не мог для нее сделать.
     C каждым порывом ночного ветра истончался обмотанный вокруг их запястий поясок. Обглоданный холодом, он из широкой красной ленточки превратился в нитку, не толще паутинки. Где-то совсем рядом — в убогих каморках и богатых коттеджах - топились печки, весело булькая, закипали чайники, поднимался сытный, горячий пар над кастрюльками с супом. Но никому не было дела до двух замерзающих на улице бродяг, а Рики и Стелле даже в голову не приходило попроситься к кому-нибудь на ночлег. Чужой мир, чужие люди. Равнодушная, чужая зима.
     На краю Земли — в том же, и одновременно совсем другом городе, в ином, недосягаемом измерении - остались Марайка и Мориц. Рики не думал о сыне, он чувствовал его, как чувствует дерево растущий от его корней побег. Не тосковал и не метался, но каждой клеточкой ощущал, как откуда-то из темноты и глубины к нему струятся энергичные биотоки, и понимал — Мориц жив. Значит, есть куда возвращаться и есть к чему стремиться, и нужно, обязательно нужно найти этот проклятый подснежник. Хоть из-под земли выкопать.
     Мир вокруг Рики неожиданно заболел проказой. Небо, здания, деревья покрылись бесцветными язвами, которые расползаясь по телу города, отвратительно шелушились. Идти стало трудно — перед глазами сгустилась молочная пелена, искажая контуры, поглощая голоса и звуки шагов. Рики и Стелла больше не танцевали на улицах, не смеялись и не разговаривали, а шли молча, крепко держась за руки. Они и не заметили, как проказа съела брусчатку и асфальт, обнажив мерзлую, бурую грунтовку, как расступились дома — город кончился. Начался лес.
     Приблизившийся на расстояние вытянутой руки горизонт, точно лихорадкой, обметало звездами. Белая слякоть над головой, рыхлая, скрипящая белизна под ногами. Только стволы деревьев смутно прорисовывались в белой темноте. Сознание не выдерживало пустоты, то и дело отключалось, и Рики впадал в спонтанную медитацию.
     Он видел себя в маленьком сарае с одним окошком, среди наваленных кое-как мотыг и лопат. Запах еловых опилок щекотал нос, а бревенчатые стены пульсировали в так биению сердца. Так тепло, спокойно и уютно Рики не было никогда.
Он подергал хлипкую с виду, запертую на одну щеколду дверь — та не подавалась. Чтобы чем-то занять себя он принялся разбирать садовый инвентарь. Секаторы, топорики, перчатки, мотки шлангов — на полку, мотыги, лопаты и грабли — к стене. Под грудой предметов обнаружилась покрытая брезентом газонокосилка, а рядом с ней канистра с бензином. Надо же. Рики и не предполагал, что в сарайчике столько полезных вещей. Они не желали стоять у стен и лежать на полках, сами просились в руки. И что он тут прохлаждается, когда вокруг столько работы?
     - Рики, очнись! - он вздрогнул, когда чья-то влажная ладонь коснулась его щеки. - Смотри, мы почти у цели. Рики! - настойчиво повторила Стелла, дергая его за полу куртки.
     Он медленно приходил в себя, щурился и моргал. В глаза бил яркий, нереально четкий, словно осязаемый свет. Солнечные лучи отражались от снега, преломляясь в пышную, точно разноцветный хвост жар-птицы, радугу, и примерно на высоте человеческого роста встречались с другими — отвесными, падавшими из прорехи в облаках. Там, где верхние лучи достигали земли, снег подтаял, оголив черные проплешины. А у самых ботинок Рики — так, что еще полшага, и раздавил бы, не заметив — торчала из сугроба веточка с двумя набухшими, полураскрытыми почками. Это было странно — ведь дуб не распускается ранней весной.
     - Маленький Дик, - восхищенно прошептал Рики, опустившись на колени перед молодым деревцем. - Так вот ты где... Ну, как понравилось тебе летать? Или дома все-таки лучше?
     Он протянул руку, и — Рики мог бы в этом поклясться — дубок тоже встрепенулся едва уловимо и потянулся ему навстречу. Они оба как будто встретились после долгой разлуки. Но тут закружилась голова, в ушах засвистело — и, хотя картинка перед глазами даже не шелохнулась, Рики показалось, что он падает с большой высоты. Он ощутил толчок, словно от удара о землю — такой сильный и болезненный, что сознание на миг помутилось.


     - Стелла! - позвал он в отчаянии.
     Несколько минут или часов, а может быть, и дней, Рики не мог сообразить, кто он и где находится. Потом вспомнил.
    - Стелла...
     Девушки нигде не было. Снег растаял, стек в ложбинки кровавыми ручейками. Заходящее солнце расчеркало небо на горизонте, точно тетрадку нерадивого ученика, окропило клюквенным соком золотой мох.
     Рики сидел, слегка оглушенный, привалившись спиной к стволу могучего дуба и смотрел на маленький дубок, который уже успел развернуть два клейких, нежно-зеленых листка. Его вдруг захлестнула горячая симпатия к этим двум деревьям — старому и юному, и странная уверенность, что как бы ни менялся вокруг мир, маленький Дик и его мудрый отец останутся неподвластны злым метаморфозам.
«Никуда я отсюда не уйду, - думал Рики, засыпая. - Потому что это место — правильное». Он улыбнулся проклюнувшейся сквозь остывающие закатные краски большой белой звезде.
     Он спал, и ему снилось, что не было ни странствий, ни зимы, ни девушки по имени Стелла.  А он, Рики, не искал  февральский подснежник, а просто поехал с семьей за город, прихватив корзинку с едой, да одеяло для пикника... и вот сейчас хлебнул пива и задремал под деревом.
     И не понимал Рики во сне — отдыхает ли он с женой и сыном на природе или по-прежнему блуждает по лабиринтам чьего-то — или своего — сердца.
     Из забытья его вырвал голос — резко, будто в темной комнате включили лампочку. Рики осторожно приподнял веки — и чуть не вскрикнул. Рядом с ним, на мшистом холмике примостился, скрестив ноги по-турецки, маленький мальчик в голубой тенниске и с жирно блестящими на солнце черными волосами. Он склонился над раскрытой книгой и — не обращая внимания на Рики - монотонно, без пауз, бубнил себе под нос:
     «...Папа, почему деревья не летают, как птицы? Отец - высокий дуб, кряжистый и седой от лунного света - покачал головой. Летают, сынок, крылатые. А те, у кого есть корни...»
     Рики слушал и слушал этот тонкий голос, и не смел вздохнуть — лежал не шевелясь, боясь спугнуть счастье.



*  автор иллюстрации Наталья Татаринцева