Деда Миша был у Бабуси не первым мужем – он был первым из её мужей, которых знал Андрейка. И единственным из них, кому Андрейка не был безразличен.

Деда Миша был настоящим российским мужиком. Надо работать – работает так, что никакие стахановцы за ним не угонятся. Надо воевать – бьётся так, что врагам тошно, а своим генералам обидно и досадно, что не они такие герои. Посадят такого на нары ни за хрен собачий – пересидит и выйдет, выжив назло тем, кто сажал. Деда Миша прошёл столько всего, пережил столько разного… Но – не благодаря обстоятельствам, а вопреки им – сохранил в себе Человека. Не было у него в живых никого из кровной родни. Один. Вот и не стал возражать против союза с Фисой, умевшей (ещё как!) пустить пыль в глаза. Уж такой она перед ним предстала скромницей-вдовушкой! И в доме-то у неё чистота да порядочек, и готовит-то она вкусно, и хозяюшка, и додельница, и в обхаживании мужиков понимает (ещё бы! – старшенькую, Андрейкину мамашу, в свои «шышнатцать» родила!), и внучонка-то вон как любит, слова грубого ребятёнку не скажет, всё «Андрейка» да «Андрейка»… А малец того только и стоит: мордашка хоть и шкодливая порой (ну так пацан же, чай, не девка!), а глазёнки любопытные и добрые. Вот как-то сразу Дедой назвал, на колени залез, в глаза заглянул – «не обманешь?».

И защемило у Деда в груди, поняли и он про Андрейку, и Андрейка про него – родные. Андрейка потрогал прокуренные дедовы усы и спросил:

– Ты где так долго раньше был? На войне?

– И на войне тоже, – усмехнулся Дед.

А теперь ты ко мне насовсем приехал? – укреплял свою надежду Андрейка.

Деда Миша глянул на Бабусю, как бы последний раз раздумывая перед принятием решения. Да только… Хрен ли думать, когда малец всё уж расставил по местам!
– Конечно, насовсем, – был его ответ.

Так и поверили друг другу. Так и подружились. Да так, будто всю жизнь были вместе, будто и правда – кровные…

Деда Миша умел всё. Взялся поправить покосившийся Бабусин курятник, да как-то незаметно, по-тихому, вырос через два месяца (вместо развалюхи-сараюшки) курятник настоящий, добротный, со всем необходимым внутри (насесты, гнёзда…) и  с затянутым сеткой загончиком снаружи. (Охреневшие куры стали нестись, как из пулемёта.)  Да рядом к курятнику прирос столь же добротный дровяник с навесом для большой поленницы. Да сарай  для инструментов, с верстаком (как же нравилось Андрейке смотреть на золотистую стружку из-под рубанка!). Да забор поровнялся да подновился… Да двери излечились от хронического скрипа да перекоса. Всё, за что Дед ни брался, начинало петь в руках Мастера, преображаться до нормального состояния. Крыша старенького домика забыла, как она подтекала в дожди. Дворик сильно удивился тому, что он теперь – бетонный и куры более не гадят на него, Бабка не выплёскивает грязную воду прямо с крылечка, но больше всего тому, что в уголке, в тени старого дерева, появилось сооружение, ранее не известное, – сколоченная из новых оструганных досок песочница, вместившая в свои борта половину песочной кучи, приехавшей на самосвале. Русская печка, переложенная дедовыми руками, перестала дымить, обзавелась доброй тягой и радостно гудела, даря дому тепло…

Решив переехать к Анфисе, Миша продал свой малюсенький, но аккуратненький и чистый домик на другом конце городишки и теперь серьёзно занялся домом, где предстояло ему жить с женой и маленьким Андрейкой. Любая работа была ему в радость. Он никогда не жил засранцем, всё содержал в порядке, но… просто так надо было, да и не мог он иначе. Теперь же любой домашний труд обрёл смысл. Стало ДЛЯ КОГО красить окна и чинить крышу, копать огород и рыбачить.

Бабуся на публике распускала хвост – вот какого отхватила! В душе же у неё шла жуткая борьба, её разрывали на части противоречия. Всё, что надо: доски, железо, песок, гвозди – Мишка покупал за свои, вырученные с продажи бобылёвского жилья, деньги. И вкладывал-то он их не куда-то, а вот же… сюда же… Но с другой стороны – ДЕНЕЖКИ УХОДИЛИ! Как их отнять, бабка не могла придумать. Эти мучения длились до тех пор, пока Деда Миша не переделал всё основное-крупное. После чего просто отдал жене оставшуюся часть денег, сказав, чтобы поступала она с ними по своему усмотрению. Себе оставил на карманные расходы.

Первым карманным расходом стал поход с Андрейкой в «Детский мир» на следующее же утро. Андрейка был настолько шокирован тем, что его привели в ТАКОЙ магазин, что рядом Деда Миша, который и так уже наделал ему деревянных танков (у которых вертится башня!) и который может купить всё, что захочется, что этого уже было Андрейке достаточно… Он не знал, что попросить, – всё равно что, неважно!.. Да хоть вообще ничего! Как можно выбирать, когда все игрушки – хороши и любую из них тебе купят – только пожелай. Видевшему радостную растерянность Андрейки Деду пришлось взять бремя выбора на себя. Продавщица извертелась на пупе, почуяв в этом моложавом старике реального покупателя. Ошалев от предполагаемой возможности втюхать самые дорогие игрушки, она уже дошла до того, что сватала всякую херню – такую, как «кукла Дуня, артикул 17-32» и «Красноармеец синий на коне, комплект. Состав: Крас-ец – 1, сабля – 1, лошадь – 1». Дуня была с Андрейку ростом и с Деду Мишу весом. И на хрен не нужна. Как и синий «Крас-ец», составлявший вместе с конём-кобылой такое плюшевое, набитое опилками уёбище с саблей, от которого детям становилось страшно…

Остановились на самом большом грузовике и лопатке. К грузовику привязали верёвочку, другой конец которой Андрейка сжимал до невозможности крепко своей ручкой (а другой – руку Деды Миши, и так же крепко). Всю дорогу грузовик ехал за ними, подпрыгивал на камешках и гремел и грохотал, как настоящий!.. А лопатку нёс в руке дед. Прохожие оглядывались на Деда и Внука. Собаки зазаборные провожали их радостным лаем… Каждый из них – и старый, и малый – шёл, держа за руку Родного Человека. И от этого оба были в тот момент по-настоящему счастливы.

(Скажу по секрету, тихо, чтобы они не услышали… Счастья быть вместе им оставалось ещё на два года. Но это – совсем другая история.)