(Андрейкины рассказы).

       Курить в доме Бабуся категорически запрещала. Всем, без исключений. Да с ней никто на эту тему и не спорил. Андрейка и кот Вазя и так не курили, а Деда Миша курить в помещениях и не рвался.  Всем подругам, приходившим к ней, Анфиса непременно хвасталась своей заботой о курящем муже, демонстрируя один из ящиков комода, по самое не могу заполненный папиросами. При этом она как-то скромно умалчивала о том, что дорогие, в красивых картонных коробках-портсигарах «Казбек», «Три богатыря» и «Герцеговина Флор» составляли лишь верхний слой. Ниже, примерно до середины ящика, заполняли пространство самые дешёвенькие — «Север» и «Памир», а до самого дна и вовсе стопка старых газет… «А я своему… — вот! — говорила Фиса. — Мне для Мишки ничего не жалко, пусть курит, куряка». Подружки ахали от такой её щедрости к супругу, не подозревая, что всё это был сплошной понт.  Поскольку содержимое ящика Деда не интересовало вовсе.
       Дед сам выращивал табачок. Сажал, ухаживал, собирал, сортировал, резал и сушил, получая в итоге крепчайший ароматный самосад. Один из друзей Михаила — из тех, с кем вместе хлебали лагерную баланду, — прислал ему из Ленинграда огромное количество папиросной бумаги, похищенной с фабрики имени товарища Урицкого. Вечерком после трудного дня в любое тёплое время года Дед присаживался на завалинку, доставал на свет божий кисет с самосадом. Кисет был сшит из добротной кожи неизвестной девушкой в первый год Войны и хоть вид имел бывалый, но служил своему хозяину верой и правдой, пройдя вместе с ним и Войну, и лагеря. Многие девушки тогда шили кисеты, вязали тёплые носки и варежки и отсылали это на фронт, а то и просто письма писали незнакомым солдатам, посылали сахарок, табак. Чтоб хоть чуть, да легче им было воевать. Кисет этот нашёл своего хозяина Мишу в подмосковных снегах, когда тот с остатками своего взвода вторые сутки пытался чуть ли не голой жопой остановить движение немецких танков на Москву. На кисете имелась аккуратно вышитая надпись: «Бойцу РККА. Смерть фашистам!»
Андрейка любил смотреть, как ловко Деда Миша отрывает от большого листа полоску бумаги нужного размера, как ровненькой дорожкой насыпает на неё табак. А уж как можно это всё свернуть в аккуратную самокрутку со смешным названием «козья ножка», Андрейка и вовсе не понимал, потому и глядел в такой момент зачарованно на деда, как на ловкого фокусника. Первые затяжки были мучительны, они заставляли Деду Мишу кашлять так сильно, что Андрейке становилось страшновато за него. «Деда, ты не задохнёшься?» — подсовывался малый к старому в самый неподходящий момент. «Агх – хааа!» — орал старый, мотая отрицательно багровым лицом с выпученными глазами, показывая Андрейке ладонью, что надо лишь чуть подождать, пару секунд, и всё придёт в норму. Отплевавшись, откашлявшись и пропердевшись, Дед вытирал рукой слёзы и дальше уже курил в удовольствие, наслаждаясь процессом.
       Глядя на то, как вкусно Деда Миша курит, пуская ртом ароматный дым, Андрейка решал для себя, что, когда он станет такой же старый, как его любимый Дед, он обязательно будет курить, так же страшно кашлять и так же громко и смешно пукать. Узнав об этих планах от самого Андрейки, Дед по просьбе внука пожертвовал ему пайку табачку из личных запасов. Табак упаковали в газетку и приныкали в сарае, чтобы Бабка не нашла… Жалко разве? Дед и с соседями всегда охотно делился своим фирменным самосадом… И когда однажды Андрейка попросил у Деды «курнуть один разик», Дед не стал ему отказывать. А зачем? Наоборот, подробно объяснил, как следует затягиваться дымом. Десять минут кашля-чихания и катания по земле в собственных соплях и слезах убедили Андрейку лучше любых слов в том, что сначала надо все же стать старым и тогда только пробовать курить. Кот Вазя, наблюдавший всю эту сцену, даже и пробовать затягиваться не стал. Так что в доме курить никто и не собирался.
Само получилось.
       Отправилась как-то Бабуся в круиз. По подружкам. Давно не виделись. Новостей накопилось!.. Сказала, чтобы ждали после обеда, да и ушла. Оставлять малолетнего ребёнка на догляд мужу она могла смело. Умел Деда Миша, как и полагается настоящему мужику, всё. Не была для него никакая работа тягостной и зазорной. Делить же труд на женский и мужской он мог, если, к примеру, речь шла о том, кому тащить на себе что-либо тяжёлое: ему или случившейся рядом женщине. Тут он категорически заявлял, что не бабское это дело, и взваливал ношу на себя. Если же надо было постирать штаны, навести порядок в доме, приготовить обед, то он и не вспоминал о том, что работа это женская, — брался и делал. И результаты были всегда на славу, не всякой бабе так удавалось.
А уж нянчить Андрейку! Да разве ж это работа? Сплошное удовольствие!
       Способов общения с маленьким Человеком у Деда было всего два. Либо он общался с Внуком как со взрослым, на полном серьёзе (обычно когда объяснял Андрейке какую-либо хитрость, например, почему мотор работает, или почему Вазя — кот, или почему — облака, или почему…). И никогда Андрейка не слышал от Деда Миши идиотской отмазки взрослых «подрастёшь — поймёшь!». Либо (обычно во время совместных игр) Деда сам становился ребёнком. Происходило это естественным образом, даже и для самого Деда незаметно. Только что были Дед и Внук, и вот уж нет их, вместо них на четвереньках носятся вокруг песочницы с заливистым лаем два весёлых щенка. При этом и сами верят в то, что они — пёсики. Как же тут Вазе не поверить в реальность их щенячества, сидит (на всякий случай — на крыше сарая), смотрит на щенячьи бега охреневшими круглыми глазами, ждёт терпеливо, когда Деда Миша и Андрейка снова в человеков превратятся… При всём при этом не было ни у кого никаких сомнений в том, что в конце дня окажется, что ребёнок и накормлен-напоен был своевременно и неоднократно, и помыт до бело-розового состояния, и спать со сказочкой на сон грядущий уложен. Да и дела все нужные за день переделаны.
Имелось одно важное дело и на сегодня.
       Вчера соседка притащила шесть новеньких ещё стульев. На мебельной фабрике пожалели клея, и стулья начали сильно расшатываться, грозя в один весёлый миг развалиться прямо под чьей-нибудь задницей. Вчера Андрейка помогал Деду заваривать клей, держал нужные части стульев в нужном положении, вечером отмывали от клея Вазин хвост… Сегодня прочно-монолитные стулья были зачищены наждачкой от остатков застывшего клея и Андрейка вместе с Дедом протирали их сухими тряпочками от рабочей пыли. Заодно и свои двенадцать укрепили. Почти два десятка стульев сложились на полу длинной вереницей. Начиналась эта змея в одной комнате, заканчивалась в другой. Стулья лежали спинками к полу. Андрейка поместился между ножками одного из них. «Ишь ты! — удивился Дед. — Поезд получился!» Андрейкины глаза сверкнули радостью. «Поехали!» — заорал Дед и добавил гнусавым голосом вокзального громкоговорителя: «Скорый поезд в Кремль из Воркутя отправляется с первого путя. Поезд следовает через Усть-Кутя и Иркутя. Повторяю не шутя, уберите животных с путя!» Пока дед прыгал в начавший движение поезд, Андрейка выскочил, подхватил животное Вазю с путей, ибо сидел котяра перед самым паровозом, впихнул его в один из вагонов и сам чуть не убился, перекувыркнувшись, но успел всё же вскочить в скорый, набиравший ход…
       Пока ехали через тундру, всё было чинно и спокойно. Видели пару раз за вагонным окном оленей и собачьи упряжки. Объезжая Байкал, посетили вагон-ресторан, весьма плотно закусив картохой из чугунка и солёными груздями из бочки. Но не только скорый поезд набирал ход, но и игра в общем. Очень скоро в пассажирах остались Вазя и деревянный Буратино, сработанный Дедом. Андрейку перевели в Самые Главные Машинисты, Дед и вовсе заделался Паровозом. Андрейка выскакивал время от времени, бежал в хвост состава, где легко подталкивал последний вагон вперёд, весь поезд приходил в движение, Андрейка мчался обратно, в кабину машиниста, хватался за дедовы уши, работавшие рычагами управления и кричал, изображая стук колёс на перегоне: «Кабуздык-биздык так-дак! Кабуздык-биздык так-дак!» Паровоз в ответ тоже не молчал. «Чих-пых, чих-пых, чих-пых, чих-пых», — деловито пыхтел потный от усердия локомотив и радостно и громко сигналил перед станциями: «Ту-ту-у-у-у-уууу!!!»
       В перерывах между «кабуздыками» и «чих-пыхами» Деда Миша и Андрейка орали специальные поездатые песни: «Москва—Пекин, Москва—Пекин! Сталин и Мао слушают нас!», «Мы — мирные люди, но наш бронепоезд…» и самую поездатую — «Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка! Иного нет у нас пути…»
Всё было здорово!
       Одного не доставало: что за Паровоз, коли у него нет настоящей, огромной ТРУБЫ?..  Андрейка так и спросил: где труба? Щас, сказал Дед. На этот раз он не стал рвать бумагу на полоски — он взял целый лист. Табачку тоже не пожалел, с полкило, наверное, засыпал… «Это уже не «козья ножка» получилась, - подумал Деда Миша, - это уже «слонячья нога». «Труба!» — восторженно подумал Андрейка. Поехали!!!
Теперь всё было взаправду! Паровоз не только гудел и пыхтел — из его трубы сыпались искорки и выплывали целые клубы густого сизого паровозного дыма! До прибытия в Кремль оставалось совсем мало времени. А ведь ещё надо было разучить текст доклада Андрейки Хрущёву (чего ехали-то в такую даль, через всю страну?).
        «Дорогой и самый генеральный товарищ Никитка! — стоя в кабине Паровоза, рапортовал Андрейка. — За время Вашего отсутствия в Воркуте мы засадили кукурузой всю тундру!..» Андрейка обращался к радиоприёмнику, висевшему на стене, из которого неделю тому назад ко всем советским людям обращался Хрущёв.
        Бабуся успела в аккурат к докладу. От вчерашней «енеральской» уборки не осталось и следа. Все половички были собраны в гармошку, а некоторые скомканы в хитрые узлы. Чёртова куча стульев валялась по полу в обеих комнатах в полном беспорядке. По столу, между кусками недожёванного хлеба и обкусанными со всех сторон солёными груздями, раскатилось несколько картошин. Возле одного из стульев мирно спал пассажир Вазя, обнявший пассажира Буратину. Стоявший на карачках, перекуривший Паровоз судорожно давил остатки вонючей трубы прямо об пол. Вытянувшийся по стойке «смирно» Андрейка продолжал что-то упорно рассказывать тихо шипевшему радио про кукурузу, которую зачем-то посадили прямо в вечную мерзлоту, перевыполнив при этом план по надоям полярных медведей. Сизый дым висел в доме слоями…
        «Ну? И кто тут ибанулси?» — задала себе Фиса вполне резонный вопрос. «Мамай ты грёбанай!» — сказала она мужу. «А я?» — прервал Андрейка правительственный доклад. «И ты — тоже, — успокоила его Бабуся. — Антихристы блядския!» И завелась, и поехала, и понесла по кочкам!  «Да разгребитжежвасвдушину, вблядьвашумать!..» — далеко неслось из раскрытых для проветривания окон…
        Только это уже совсем другая история, никакого отношения не имеющая к железнодорожному сообщению Воркута—Кремль.
Через Иркутю…