Зеленое утро окончание

Голова прояснилась. От неуверенности не осталось и следа. Полупонятные значки на бумаге словно по мановению волшебной палочки, обратились ясными и знакомыми математическими символами. Герхард взял ручку и углубился в решение задач.
Потом была учеба в университете. Работа в отделе сетевого маркетинга компании «Орифлейм». Собственное дело, которое началось с крохотного магазинчика на Берлинер-променаде, а потом расширилось, укрупнилось, взошло, как на дрожжах. Брак — не по любви, не по расчету, а из какой-то душевной пустоты, что ли... но обернувшийся неожиданной выгодой. Глуповатая трогательная девочка, бывшая сокурсница Герхарда, обладала редким талантом — очень интеллигентно и тонко — как бы исподволь — очаровывать людей и обрастать, таким образом, нужными связями.
Никто и не догадывался, что с каждой новой удачей время юного счастливчика Кляйна таяло, сжимаясь, будто шагреневая кожа. Не замечал этого и сам Герхард. Жизнь все еще казалась ему ровным полотном, бесконечным, как рельсы, уходящие за горизонт.
Он не знал — хотя и не раз задумывался — с какой сущностью нечаянно вступил в сговор. Точно не с Богом и не с дьяволом. Для них обоих ценны человеческие души, а не годы. Однако душа, говорил себе Герхард, это не то, чем можно торговать. Она — нечто постороннее, вроде синицы, которая свила гнездо под твоей кровлей.
От рельсов — где-то там, впереди, отламывались куски — полотно крошилось, но к настоящему все это не имело никакого отношения. Как не вычерпать моря половником, верил Кляйн, так не вычерпать целой жизни по месяцам. Вон ее сколько!
В моем рассказе нет интриги. Течение его предсказуемо. Наступило утро — такое же, как и все другие — когда, стоя в пробке на мосту, тридцатидвухлетний Герхард Кляйн совершал давно ставший чем-то вроде обряда торг.
«Чтобы выгорело сегодняшнее дельце... - задумчиво процедил сквозь зубы, говорить нормально не давала закушенная в уголке рта сигарета, - полтора месяца...», и выпустил колечко дыма в открытое окно. Кляйну предстояли важные переговоры с банком.
Он благоговейно прикрыл веки, ожидая, когда мигнет темнота.
- У вас осталось две недели, - внезапно прорезался в сознании голос, как будто его собственный, но все-таки чужой, лишенный теплых человеческих оттенков.
Герхард вздрогнул. В какую-то долю мгновения ровное полотно перед его взором сверкнуло и рассыпалось. Поезд стоял в тупике. То, что испытал Кляйн в эту минуту, не было страхом близкой смерти — скорее разочарованием, тусклым и плесневелым, будто старая монета. Он чувствовал себя как человек, который купил что-то ненужное, а заплатил настоящими деньгами.
Темноту перед глазами затопило красным. Договоры, кредиты, встречи — все сделалось призрачным, неясным, мерцающим, как фары машин сквозь пелену дождя. Только четырнадцать дней, нанизанные друг за другом на серебряную нить, оставались реальны.
- … две недели. Будете платить? - деловито осведомился голос.
- Нет, - сказал Герхард, - не буду.


Он увидел себя мальчишкой на берегу заболоченного пруда. Слева излучиной выгибалась глинистая дорога, справа колосилась высокая — в его детский рост — трава. В пруду тонул велосипед. Герхард смотрел, как скрылись в иле рама, сидение, руль, потом отер влажные дорожки со щек — и открыл глаза.
Первая бусина из четырнадцати оказалась пронзительно изумрудной, в чем виноват был зеленый фольксваген, пролетевший по встречной полосе. Мимолетное отражение в зеркале ослепило. Кляйн опустил стекло и высунулся из окна. Золотились мшистые перила, горячие от солнца, на них медленно оседала хлопьями зеленоватая пыль. Сквозь трещину в асфальте проглядывала бледная щеточка осота. Под мостом аптечной зеленкой переливались воды Саара. Белый кораблик у причала только подчеркивал их густой, насыщенный цвет. Будто приколотые к небу, застыли салатовые облака. Ветер слегка шевелил их, как листву деревьев, но сдвинуть с места не мог.
Герхард крутил головой, наслаждаясь летним теплом, запахом асфальта и реки. Каждый блик солнца, каждый цветок на берегу показались ему драгоценными. Всякая минута — пусть и душная, смутная, проведенная в автомобильной пробке — вдруг растянулась на целую вечность... и эту вечность Герхард благословил. Он знал, что у каждого дня теперь будет свой цвет, вкус и запах — и за изумрудным утром последует синее, потом желтое, розовое или нежно-палевое, серо-жемчужное в потеках росы и маково-алое. Пока не прокатятся, соскользнув с нитки, все четырнадцать бусин...
Герхард Кляйн дожил до глубокой старости, и умер — девяностосемилетним — в доме престарелых. Вместе с женой он вырастил дочь и двоих сыновей, порадовался внукам, старшему из которых передал впоследствии свой бизнес, и даже успел понянчить правнучку. Герхард любил повторять, что судьба — самый щедрый кредитор. Ей не нужна наша кровь, а только капелька понимания. И он знал, что это правда, потому что доказательством тому была его жизнь.