Город изнутри

Музей живописи? Почему бы и нет? Я стоял перед мрачным строением, больше всего похожим на средневековую тюрьму или психиатрическую лечебницу (известно ведь, что в те давние времена больные люди содержались едва ли не в худших условиях, чем арестанты). Нет, решеток я не приметил, но какая-то угрюмая замкнутость ощущалась во всем его облике. Серый, как будто вечно мокрый камень, стрельчатые окна, в которых блуждали золотые огни — то ли мерцание факелов, то ли отблески закатного солнца. Идеальное здание для художественной галереи.

Мне нравился речной городок. Не навязчивый, но и не скучный, прозрачный, как цветной слайд, он словно тек перед глазами — хмурым потоком с отвесными глинистыми берегами, рыхлыми газонами и пустынными улочками, разлитой в воздухе осенней моросью, черными стаями ворон, туманом и печным дымом. Если в начале отпуска я стремился лишь к одному — забраться подальше и поглубже, заползти в какую-нибудь дыру, чтобы никого не видеть и не слышать, то уже через пару дней оттаял душой. Полюбил пешие прогулки по рыжим и пегим окраинам и по хвойному городскому парку, в котором словно загостилось ароматное лето, болтовню симпатичной аптекарши, уютные завтраки и ужины в маленьком французском кафе. Обедал я в гостинице, за белой скатертью, в ярко освещенном зале. В кафешке мебель была темная, а свет — глуше и теплее. По утрам в ней устраивали шведский стол — мюсли, кукурузные хлопья, круассаны и шоколадные булочки, мед и повидло, кофе со сливками, все очень свежее и вкусное — а вечером зажигали на столиках свечи.

Мне хотелось красоты и тишины — и то, и другое я нашел в городке сполна. Целыми днями бродил без всякого маршрута, вдоль садовых оград, вдоль магазинов и сувенирных лотков, вдоль слепых и глухих стен, оживленных кое-где примитивными граффити — черными и серебряными линиями, слишком прямыми и грубыми, чтобы составить хоть какую-то картинку — вдоль мутного, темно-коричневого потока, весело скакавшего по камням. В одном месте река становилась шире, замедляла ход, превращаясь в маленькое озерцо. Там, у берега, торчали из воды сухие камыши и скользила одинокая утка-нырок, черноголовая и верткая, блестящая, точно смазанная маслом. Она перемещалась рывками — словно не плыла, а шагала по дну, а когда уставала слоняться по озеру — стояла на тонких высоких ногах и, опустив голову, что-то выклевывала из рыхлого ила.

Я отличался, наверное, от обычных туристов, которые сразу бегут в музеи, ищут замки и старинные здания с мемориальными табличками, фотографируют без устали и тащат охапками сувениры. Меня все это мало интересовало. Только в последний день отпуска вдруг спохватился: а ведь ничего не посмотрел. Надо хотя бы для приличия купить пару открыток и сходить на единственную в городке выставку — то ли старинного фарфора, то ли керамики... уже не помню. И к тому, и к другому я был абсолютно равнодушен, правда, и неприязни не испытывал. Эстетически приятные на вид скульптурки, будь то керамические или фарфоровые, могли ненадолго развлечь и обеспечивали мне алиби — не терял зря времени, приобщился к местной культуре. Не то чтобы мне перед кем-то нужно было отчитываться, но среди людей моего круга подобные действия считались чем-то вроде священной традиции, жертвоприношением туристическому богу.

Открытки я выбирал недолго. Остановился у первого лотка и взял четыре штуки наугад. Фотографии, снятые с одного и того же ракурса. На всех снимках шел дождь, текла река, горели фонари. Виднелось краешком серое здание со стрельчатыми окнами, похожее на средневековую тюрьму. Ржавым пятном оно расплывалось в воде. Над площадью, как сторожевая башня с узкими бойницами, нависала темная пирамида облаков, слегка размытая по краям, подсвеченная изнутри розоватыми лучами. Наверное, это место считалось самым фотогеничным в городе.

- Прекрасный выбор, - похвалил торговец сувенирами. - Очень красиво. Будет, что вспомнить.

Я с трудом подавил зевок..

- А это что за дом?

- Это? - торговец прищурился, словно не понимая, о чем речь, - а, это... Картинная галерея.

Он моргнул и, скривившись, сунул деньги в карман — так нарочито небрежно, что я заинтересовался.

- Стоит посмотреть?

- Посмотрите.

Я ожидал, что и внутри здание музея окажется таким же суровым, аскетичным и холодным, но оттуда неожиданно дохнуло теплом, чуть ли не домашним уютом, и даже как будто заиграл тихий блюз — едва различимый, на грани слышимости. Что-то хрустальное и тонкое, сентиментальное до слез. А может, в ушах у меня звенело от тишины. Обтянутые светлым шелком стены поглощали любой посторонний звук. Впрочем, приглядевшись, я понял, что это всего навсего штукатурка. Кленовые полы блестели, как золото, даже страшно ступить, но никто не попросил меня надеть тапочки. Меня, вообще, никто не встретил на входе, ни кассир, ни охранник, ни продавец буклетов, ни лектор-экскурсовод. Посетителей тоже не было. Огромные, пустые залы, яркий свет и, словно окна в иной мир, пестрые прямоугольники картин. Галерея, похоже, распахнула двери для меня одного.

Я медленно обошел первый этаж, дивясь аляповатости рисунков. «Это даже не наивная живопись, - думалось мне, - а полное отсутствие стиля и техники». В то же время в них ощущалась... нет, не гармония, пожалуй, а некий ритм. Они, как птицы, сидящие на проводах, казались одновременно воплощением порядка и хаоса. Их можно было сыграть, и получилась бы мелодия, в которой каждая нота жалкая и некрасивая, но вместе они —  звучали. Эту музыку хотелось слушать. Хотелось угадать ее смысл, почему она такая, по каким вселенским законам создана, какую идею воплощает.

продолжение следует...