Взгляд из осени

 Я рисовал падающий листок уже второй час. Он получался вроде таким.. и не таким. Он мучил меня своей несовершенностью: мне все время казалось, что чего-то не хватает. Чего, я не знал, но со временем я найду изъян, тем более, что мне некуда торопиться. Картина вообще-то уже и так была близка к завершению. На серой стене (а я рисовал прямо на ней), открывался поразительный осенний пейзаж, а из желто-кровавого далека на любого,  кто смотрел на картину, поражая и подавляя его, смотрели глаза. Только пара глаз и ничего больше, никаких, даже смутных, контуров лица. Возможно, именно это и давало такой эффект от картины.

Я еще раз внимательно посмотрел на листок, ему не хватало какого-то штриха, мелкой детали, какой, сказать трудно… пока трудно. Кончиком пальца я чуть подправил его. Я рисовал без кисточек и прочего. Я рисовал руками. Ничего нет чувствительнее человеческой руки. Цивилизация за тысячи лет своего существования просто ничего еще более совершенного не придумала.

Добавив пару штрихов, я отошел от стены и присел на кровать, единственное, что было из мебели в моем распоряжении. Да, неплохо, но неидеально. Понимаете, красота такая вещь, что никогда нельзя сказать, где ее истинное выражение, а где - ложное. И даже когда мы смотрим на нее, от нас что-то всегда ускользает и для того чтобы это что-то найти, иногда тратятся годы. Иногда мне удается кое-что уловить, возможно, поэтому меня и признают в мире. Хотя, все-таки, наверное, не из-за этой моей сферы деятельности.

Звонок зуммера у двери как всегда заставил меня вздрогнуть. За все эти годы я так и не смог к нему привыкнуть. Дверь начала отпираться, и я мгновенно встал лицом к стене, уперев в нее руки. Точно как положено по инструкции.

В камеру вошли двое охранников с дубинками-электрошоккерами наизготовку, старший надзиратель и кто-то важный в штатском. Как я слышал, новый директор тюрьмы, наверное, делающий обход своих владений. 

Надзиратель представил меня пространственно и даже с какой-то гордостью:

- Заключенный №702, Шавиль Ровер, на счету 8 террористических актов, автор «Детского террора», особо опасен, приговорен к 5 пожизненным заключениям. 

Новый шеф смотрит на меня как на редкий вид гадюки и кивает головой на стену.

- Вы рисуете?

- Да, на стенах. Когда  картина готова, ее фотографируют и фото продают изданию, с которым у меня контракт. 20 процентов идет тюрьме, остальное - на адвокатов  братьям и сестрам по борьбе. Я говорю спокойно и уверенно.

Он смотрит мрачно, очень мрачно.

- Кто распорядился выдать ему краски? - спрашивает он у надзирателя.

- Старый начальник тюрьмы, - усмехаясь в стену, сообщаю я. - У него не было выбора, я сказал, что прокушу артерию любому надзирателю, если мне не выдадут краски, и он знал, что так и сделаю. Вот он и выдал. Террор действует даже в тюрьме, господин директор.

Я улыбаюсь в стену, и жалею, что стена не зеркальная, лица директора мне не увидеть. Все мышцы спины же сжимаются в ожидании электрического удара за мои речи. Но удара не следует: или директор гуманист или просто еще не освоился.

- Чего ждать от основателя доктрины подрыва детских садов, - в голосе директора презрение.

- Вовсе не мой садизм заложен в доктрину, - все так же улыбаясь, спокойно возражаю я. – Дело в том, что, как вы сами говорите, дети - Ваше будущее. Ну.. так вот мы, лишаем вас его. Кроме того, дело еще в тонкой детской психике. Даже те, кто уцелеет во время взрыва, все запомнят. А когда вырастут, будут безоговорочно выполнять наши требования, так как главой всему для них будет память о том, первом страхе, виной которому стали мы с нашими взрывами. Вдобавок, так легче управлять их родителями. Так что в моей доктрине - лишь железная логика и рационализм.

Я спиной ощущаю его ненависть и страх.

- Как и большинство заключенных тут, - абсолютно больной человек, - констатирует он и уходит.

Я молчу, разумеется, не потому, что нечего ответить, просто с ним не о чем разговаривать. Примитив, ни черта не разбирающийся ни в искусстве, ни в борьбе за жизнь. Мне жаль тратить на него свое время.

Когда дверь за ними закрывается, я отхожу от стены и сажусь на кровать, рассматривая свою картину. Свой «Взгляд из осени». Пара тонких линий на листке была бы как раз кстати….

Врал я насчет кисти, кисточка мне все-таки нужна, но они мне ее никогда не выдадут.

…Дело в том, что если воткнуть кисточку в ухо острым концом, смерть надзирателя наступит мгновенно.. увы, они знают, что я это знаю….