Мы ждём перемен

Самое время выпить

Следующий день. Едем на такси к моему другу Сейеду. Он никак не связан ни с «зелеными», ни с андеграундом Тегерана. Он просто любит риск. Он так и говорит: «Я люблю риск!» Это — его любимая фраза. Сейеду уже за пятьдесят, он отлично ездит на горных лыжах и ужасно опасно водит машину. Этот человек поражает меня своей открытостью и жизнелюбием. Он говорит, что этим простым вещам его научила жена. Она болеет раком 14 лет, но продолжает бороться.

Тегеранские пробки похожи на московские — такие же безысходные. У нас достаточно времени, чтобы со всех сторон рассмотреть башню Милад. Грандиозное сооружение снова заставляет вспомнить «Властелина колец»: верхушка этой башни похожа на глаз Саурона.

Такси подъезжает к дому Сейеда. Нас встречает его ассистент. Во дворе стоят траурные венки. Жена Сейеда на днях все-таки умерла. Мой друг очень быстро постарел, и теперь его сложно представить на горных лыжах. Мы говорим о какой-то ерунде, больше молчим. Выпиваем по 50 грамм. Да, это Иран, в котором употребление спиртного — преступление. Но мы все равно выпиваем. Скоро это перестанет меня здесь удивлять.

Позже один иранский армянин признается нам, что он чувствует себя в этой стране свободным только в собст­венном доме и в своей машине. После работы он никуда не хочет идти. Он спешит в одну из этих капсул, чтобы закрыться и почувствовать себя свободным. Дом — это его личный андеграунд.

Двойная жизнь иранцев проявляется в мелочах, но она всюду. Хороший пример — употребление алкоголя. Дома здесь пьют очень многие. Не запойно, но регулярно. Вероятность того, что в гостях в качестве аперитива тебе предложат водку или арак — самогон из кишмиша, — очень велика. На наш вкус обычный самогон, на их — с привкусом свободы. Звучит смешно, но здесь выпивка — это форма внутреннего протеста. Так местные жители подчеркивают, что дома у них свои правила.

Если свобода слишком горчит, ее разбавляют безалкогольным пивом. Один из самых популярных брендов — «Балтика».

В Тегеране действует подпольная сеть алкодилеров. Каждый желающий выпить должен для начала разжиться номером мобильного одного из них. Заказ оформляется по телефону, доставка на дом. Сами дилеры выглядят добропорядочными отцами семейств.

— Чтобы не привлекать внимание полиции, они сажают в машину «жену» и «детей», — обучает нас местным алкогольным премудростям иранец Бабак, подливая арак в стаканы для виски (стопки здесь большая редкость). — «Муж» должен походить на глубоко религиозного человека: простая одежда, густая борода. «Жена» обязательно в чадре, со взглядом скромницы. Детей желательно побольше. Лучше девочек.

— Почему?

— На них больше одежды. Где-то под ней спрятаны емкости со спиртным.

Еще одно проявление двойной жизни — женская одежда. Ни одна прогрессивная тегеранская женщина никогда не согласится с тем, что покрытая платком голова — это красиво. Модницы, выходя на улицу, стараются сдвинуть платок как можно дальше к затылку, балансируя на грани дозволенного. Глаза закрыты темными очками. Все эти дамы напоминают шпионок из старых кинофильмов. Но очки не просто элемент стиля, это — маскировка. Они скрывают броский макияж, с которым неприлично идти по улице, но которым можно кого-нибудь поразить в гостях или в укромном уголке ресторана. Лицо — единственная часть тела, которую иранки могут открыто демонстрировать, поэтому в их макияже так явно читается вызов.

Они живут в Изумрудном городе, в котором доброму волшебнику слишком многое позволено, и поэтому все больше людей его ненавидят. В отличие от СССР 80?х годов здесь нет дефицита модных вещей, но есть дефицит мест, где их можно носить. Дома превращаются в подобие фэшн-галерей, где можно показать подругам новый наряд. Нам рассказывали о частных модных показах — с настоящим подиумом, моделями и модельерами. На улице же за чересчур модную одежду можно попасть в полицию, где придется письменно пообещать, что больше так не будешь.

Эта фарисейская атмосфера всех страшно раздражает. Женщины, которые считают, что их жизнь слишком коротка, чтобы носить длинную чадру, автоматически принимают сторону оппозиции. Они абсолютно не разбираются в тонкостях внутренней политики, но тихо ненавидят президента-Гудвина за то, что у них нет выбора между добром и злом.

Идем по супермаркету с девушкой Сарой. Рассматриваем витрины со скидками. В принципе, все как в Москве, только значок процентов стоит перед цифрой, а не после нее. Упираемся в прилавок с товарами для празднования Дня святого Валентина. Я замираю в легком шоке.

— Разве мусульманам можно отмечать христианские праздники?

— Мы его отмечаем не как религиозный! — тут же начинает оправдываться Сара. — Просто День влюбленных.

— Парень приглашает девушку в ресторан. Он ей дарит шарик в виде сердечка. У них романтический ужин. Так празднуете?

— Да.

— И потом поцелуи?

— Не. Поцелуи дома.

В этой нереализованности обычных человеческих желаний — дух подпольной иранской жизни. Ты можешь пригласить девушку в ресторан, но поцеловать ее можно только дома, чтобы никто об этом не знал. Законы не избавляют от желаний или соблазнов, они заставляют их скрывать. В итоге люди попадают в андеграунд просто потому, что они — люди.