Версия (продолжение)

- А чего не вазу?

- Не, она, таперича, предмет искусства, да и тяжела больно. Yе каждый унесёт, а валенки, они кожей подшиты, ещё дед носил.
- Н-да, – покачал головою Лёвша,- без гроша выживает только вша. Попутчик из тебя, как погляжу, душевный. С таким и ноги протянуть недолго. Ну да ладно, есть у меня заначка на крайний случай. А он уж настал, потому как к трактиру мы хрен вернёмся, не подкрепившись. И плакало наше вознаграждение.
Левша полез в голенище сапога и достал оттуда плоскую фляжку зеленого стекла. Сделав хороший глоток, занюхал рукавом и передал Даниле.
- А что, еды нет? Cказали же, подкрепимся, – удивлённо посмотрел на Лёвшу рыжий попутчик.
- А чем тебе это не еда, подкрепиться - самое то.
Даньша приложился к фляжке и, сделав глоток, закашлялся. – Эт чё такое?
- Средство от ржавчины собственного изобретения. Я им перпетуум-мобиле свой протираю, ну и сам иногда поддерживаюсь. Да ты не бойся, на чистом спирту делано. Нешто я такую дорогую вещь какой гадостью протирать буду. Ы-ых! – Снова приложился к фляжке Лёвша,-  не пожрать, так хоть сплясать. Гармонику бы мне сейчас какую!
- Ещё и на музыкальных инструментах могёте?– уважительно спросил Данила.
-Да не, просто сказал. Это, Матрёна, зазноба моя несостоявшаяся, гармонику любила. Поэтому и была с гармонистами зело любезна. Впрочем, как и с брандмейстерами.  Я у неё на базаре завсегда зельц покупал. Ядреный такой зельц, как она сама. Помню, как-то на Ивана Купалу, поднес я ей рюмку водки и говорю этак куртуазно, как в книге одной вычитал: “А не соизволите ли, любезная Матрёна Батьковна, пойти со мной  на сеновал для скрепления наших дружественных уз печатью Купидона?
Правда в книге той не о сеновале речь шла, это я от себя так добавил, для пущей доходчивости. А она мне водкой в харю – плесь, зельцем – хрясь!  И говорит: “Люблю тебя, рыло, за смелость твою и умение к нашей сестре подход найти. Но брандмейстеру слово дала. Он сапожки обещал купить и ретузы, как у купчихи соседской. А ты хоть и мастер, но пьянь беспросветная и воняешь, будто три дня как помер!”  А с чего мне вонять-то, я только водкой и зельцем её все дни эти и питался. А водка, она не воняет. Иначе у нас от всей Руси так бы и смердело. Только зельц и остается. Но говорить я ей об этом не стал, конечно. Политесу как-никак обучен. Так что раскланялись мы с ней, и каждый при своём остался: она - с зельцем, а я - ни с чем. Огонь баба. Про неё, кстати, писака какой-то даже поэму накарябал. Есть, мол, женщины в русских селеньях. Коня остановит, в горящую избу войдет. Она, кстати, с брандмейстером этим так и познакомилась. С горящей пожарной части его вынесла. Так вот и не сложилось у нас обоюдное чувство. По причине несоответствия характерами, а также из-за запаха и присутствия брандмейстера этого. Эх, Даньша. Душа праздника требует, а я таскаю эту железку, как острожник - кандалы. Но тот-то хоть по казённой необходимости, а я-то отчего?  Понять не могу, а хожу с ней, треклятой.  И, главное, всё в одном направлении. Три раза уже в Курске побывал. Куда ни пойду - всё около него оказываюсь.
- А что так?
-Так железяка ж на мне. А там эта, Курская магнитная аномалия. Надоело - спасу нет. А с гайкой! Сколько перепробовал - ни одна не подходит. Вот и думаешь, что ж это я, как овца курдючная, с этим перпетуум-мобиле.  Носить тяжко, бросить жалко.
Лёвша сделал ещё глоток из фляжки, и тяжелые думы на его лица стали разглаживаться.
- Хотя кто сказал - жалко. Аль не русские мы, Даньша?
- Меня в детстве все мордвой кликали, но то в детстве. А так – да, русские мы.
- Ну, дак и в чем тогда загвоздка? Русский дух лучше заморских двух.  Даньша, что ж ты даже на гармонике не сыграешь, как мордвин какой. Эх, размахнись плечо, раззудись рука. Да пропади оно всё пропадом, свободы желаю!
Расходившийся не на шутку после очередного приложения к фляжке Лёвша, тяжело посмотрел на стоящий около него бочонок.
- А не спеть ли нам, Даньша? Я начну, а ты подтягивай.  Ну-ка!
- По реке плыла кувалда из села Кукуева…

Окончание частушки в исполнении мастера Лёвы, оказалось довольно неожиданным. Покраснев от натуги, он поднапрягся и со всей силы метнул внезапно ставший ему ненавистным бочонок в реку. Послышался громкий визг. Перпетуум-мобиле при приводнении глухо булькнул, и только разошедшиеся по поверхности воды круги остались от предмета с “предназначением осчастливить человечество, как в целом, так и в лице отдельных индивидуумов”.
- Эт че сейчас недоуменно огляделся, аж присевший от неожиданности Лёвша. – Кто визжал? О, а собачка-то где?
Видно уже осознавший случившиеся, рыжий Даньша с опаской сделал несколько шагов в сторону.
- Дык я это… Собачонку-то к вашему перпетуум-мобиле привязал, чтоб не убежала. Сами же сказали. Больше не к чему было. Ваза то скользкая как глиста, и я…
- Головка ты от… лука. Чего стоишь, как засватанный?  Снимай портки да ныряй, вытаскивай животину безвинную.
- Дык, плавать не обучен в речке. У нас тока пруд был.
- Да и я тоже в проруби только, по хмельному делу. - почесал затылок Лёвша. – Отбегалось, значит, животное.  Царство ему небесное. Как и нашему за него вознаграждению. И вот что я по этому случаю думаю. Давай-ка, Даньша, ноги отсюда уносить.  Несчастливое место тут.
- А и пойдемте. Я несчастливые места страсть как не люблю.
Данила закинул на плечи вазу.  Они уже приготовился идти, как Лёвша вспомнил о фляжке.
- А зачем нам, Даньша, лишнюю тяжесть таскать. Давай допьём, заодно и животинку помянем.
Сделав пару солидных глотков, Лёвша передал фляжку Даниле. Неожиданно за своими спинами они услышали чей-то голос, вернее мычание. Мастера обернулись и увидели высокого широкоплечего мужика в сапогах, плисовых штанах и темно-синей сатиновой косоворотке. В руках он держал собачий ошейник с поводком.
- Му-му! - Повторил мужик, как бы пытаясь что-то объяснить.
Лёвша, закрыв собой застывшего с фляжкой у рта Данилу, насупился.
- Чего мычишь тут, не видели мы никакой коровы.
Подтолкнув руку спутника с фляжкой ближе ко рту, он проследил, чтобы тот допил всё до конца, засунул пустую посуду за голенище сапога, снова повернулся к мужику и с сожалением произнес.
- Дать бы тебе в ухо да уж больно ты широкий.
Мастера сошли с пристани на узкую тропинку, ведущую наверх, и зашагали по направлению к уже скрывающемуся в вечерних сумерках городу. На пути они встретили спускающихся к реке двух красиво одетых дам и франтоватого кавалера с блокнотом в руке.
- Извините, - обратилась к ним одна из дам, -  мы час назад видели на пристани небольшую белую собачку. А сейчас подумали, может, она заблудилась и решили вернуться и забрать её.
Прикрыв ладонью рот, попытавшемуся было что-то сказать Даниле, Лёвша указал дамам на всё ещё печально стоящего на пристани мужика. После чего в красноречивых жестах описал, что этот мужик сотворил с заблудшей собачонкой, сделав особый акцент на последних секундах драмы, даже попытавшись изобразить выходящие из воды пузыри.
- Ах, как подло, - в один голос произнесли дамы, после чего одновременно достали флакончики с нюхательной солью.
А у кавалера в глазах вдруг вспыхнул огонь вдохновения, и он, примостившись возле стоящей у тропинки чахлой берёзки, стал что-то лихорадочно записывать в блокнот.
Выйдя на дорогу, подбодрённые содержимым зеленой фляжки, мастера споро зашагали, даже не удосужившись проверить направление. Когда удивленный Даньша спросил бодро топающего налегке Лёвшу, куда они в принципе направляются, тот беззаботно ответил, что ему до лампады. Без железяки с курской аномалией он теперь справится, а с остальное нестрашно. Городов в России хватает, и трактир в любом месте найти можно. Вот если бы они обратили внимание на покосившийся путевой указатель… Шли-то они именно в направлении Курска!
Через некоторое время тяжесть каменной чаши дала о себе знать, и Данила начал отставать от необремененной ноши спутника. Решили сделать привал. Отодвинувшись подальше от снятых валенок Данилы, мастер Лёвша пощупал рукой живот и задумчиво сказал.
- Я вот чё думаю. А что ежели такую вазу, ну там из глины или фаянса, под ночной горшок приспособить? Тока внизу трубу прицепить, чтобы она значится из спальни на улицу выходила. А сверху ведро или бачок какой присобачить. В нём механизм слива, дернул за веревочку или цепочку какую и - бац, полилась водичка.
- То есть, произвести механизацию выноса ночного горшка, - почесал переносицу Данила.
- О-о, вишь как ты по науке заговорил, с умным человеком пообщавшись. Главное, чтоб об этой идее заграницей не прознали.
- Украдут? - насторожился Даньша.
- Не, засмеют. Это ж надо в доме… нужник соорудить! Может ещё возле него и оранжерею построить.
- Зачем?
- А лопухи в ней высадить. Для подтирки.  Или вообще бумагу какую специальную придумать.
- Гы-ы! – весело подхватил Данила, - а бумагу эту разного цвета сделать и чтоб ромашкой от неё пахло или лавандой какой.
- Ага, ещё и специальных фабрик для этого понастроить. Тут уж заграница точно от смеха загнётся. Знаешь, что я тебе, Даньша, скажу. Я вот сейчас без этой хрени железной как крылья обрёл. Так что давай мы эту твою произведению оставим на дороге, пусть другие разомнутся, её тягаючи. А мы кузню ближайшую найдем, деньжат подзаработаем да завалимся в кабак какой-нибудь. И будет, Даньша, нам в худшем случае неплохо. Ну, это, ежели у них мадера паленая окажется. А ежели нет, так это как в Париже побывать! И не в трактире давешнем, а в настоящем с французами.
- А и то.  – Охотно согласился Данила. Отцепив веревку от вазы, аккуратно смотал её и перекинул на плечо. – Пойдемте, мастер Лёвша.
-  Пойдём, мастер Данила.  Хотя подожди, дай я эту нашу идею опробую. Ну-ка, сорви мне вон тот лопушок, да постой в сторонке.
Спустя некоторое время довольный Лёвша, подошёл к ждущему его Даниле и, затягивая потуже ремень штанов, доложил.
- Идея воплощена в жизнь, мать её ити, опыт, ити её мать, удался.
Данила расправил освобождённые от тяжелой ноши плечи и, глубоко вздохнув, сказал.
- Хех, однако, с облегченьицем нас.
- Меня с двойным, – уточнил Лёвша. – Пошли, что ли?
И, запев разухабистую песню о попе с попадьёй, они направились к ближайшей кузнице. Через некоторое время их обогнала карета, но увлеченные песней, мастера не заметили в ней давешнего печального мужика с пристани. Ехавшая с ним одетая по последней моде красивая женщина говорила что-то утешительное ему. А тот только теребил в руках поводок с ошейником и кивал в ответ.
Сгущались сумерки. Уже начали зажигаться первые звёзды, и одна из них вдруг сорвалась и упала куда-то в реку. Но через пару минут её яркий огонёк, вопреки всем законам всемирного тяготения, неожиданно выскочил из воды и, проделав обратный путь, исчез в вышине.

Продолжение следует...