До последней секунды

Если когда-то кто-то бы мне сказал, что жизнь будет такой, как она сложилась, то я бы отказалась играть в эту странную жестокую игру длинной в 27144 дней, или 2345249795 секунд от рождения до смерти. Мне нравится определенность. Определенность во всем: в любви, в смерти, в добре, во зле... О, как я умела злиться... Я просто была готова задушить своего обидчика. Мне хотелось взорвать весь мир, который мне так насолил своими несостыковками. Когда делаешь кому-то добро, то обязательно тебе нагадят, причем, так с душой, что после не знаешь, как и реагировать. Но в душе остается кровавое месиво из обрывков нервов и воспоминаний. А еще я любила. Долго...

На 2345249796 секунде я умерла. Весь день слегка кружилась голова, к вечеру решила лечь пораньше. Что-то не спалось. Внуки приходили, принесли большущий букет мимоз, он стоял в моей любимой вазе, подаренной Вовчиком в день нашей свадьбы полвека тому назад... Поднялась с кровати, подсела к столу, вдохнула запах цветов своей молодости. Как-то вспомнилась война, все лишения, которые претерпели, как голодали, как пробирались с превеликим трудом от одного города до другого, убегая от войны, пытаясь хоть как-то выжить. Наш детский сад эвакуировали в жуткой спешке. Ехали на каких-то телегах, потом в теплушках, потом пешком, по грязи, по дорогам, распаханным бессчетными бомбежками...

Вовчик стоял в луже и плакал от голода. Тетя Маша - наша воспитательница - подхватила его, прижала, дала невесть откуда появившуюся корочку хлеба. А он отдал ее мне... чуть позже...

Вспомнила день Победы. Встречали его в Ташкенте. Жара была. Нам было по десять. Детство давно кончилось. Хотелось только хлеба и чтобы так весело было всегда. Все целовались, танцевали, обнимали друг друга, братались.

Работа. Никогда ее не любила. Всю жизнь хотела учиться, всю жизнь вместо этого работала. Днями и ночами. Добилась признания, награды опять-таки были, выигрывала производственные соревнования даже, родила троих детей. Первенец, Алешка, умер, не дожив до годика.

Потом болела, потом еще что-то... Кто-то использовал меня, кого-то, может, и я... А теперь сижу тут за столом. Луна щекочет мою кожу, мимозы тревожат мою память. Мне было двадцать три, когда мы поженились, но луна была в ту нашу первую ночь такой же волнующей...

А теперь я одна. У меня пятеро внуков, у которых свои дети. Я пеку для них пирожки, ведь только у меня такая вкусная и легкая выпечка...

Мне легко с ними и весело. А потом они уходят. Остаются стены, остаются их голоса, тени, цветы, вот... и тишина...

Когда Вовчик умер, то мне было даже смешно. Мне казалось, что это просто такая очередная его шутка, что сейчас он встанет с кресла, куда присел на часок, почитать газету, нальет крепчайшего чаю, похлопает меня по плечу, поцелует, кольнув щетиной, скажет, что это все ненадолго...

Надолго. Я без тебя надолго. Мне так было странно, что нас объединила та корочка. Мы так ее и не съели. Я хотела оставить тебе, ты мне. Потом мы размочили ее и отдали полудохлому голубю, которого нашли на чердаке временного поселения... Голубь все равно умер. А мы долго плакали вместе.

Больше мы никогда не вспоминали этот случай. Но я знаю, что ты его помнишь. Это был последний раз, когда ты плакал. Больше жизнь не выжала из тебя ни слезинки. Но корочки ты никогда больше не ел. Ты стал взрослее, мудрее, а я научилась ненавидеть. Ненавидеть смерть, которая отнимает у нас близких, ненавидеть так, как только может ребенок, взахлеб. Обида, так и не прошедшая никогда... Почему отдавая все, получаешь только горечь и щемящий осадок? Как-то спросила тебя. Ты ответил, что еще получаешь любовь. Я удивилась, было странно слышать о любви, когда вокруг столько горя. Ты сказал, что я пойму это ... когда-нибудь.

А сейчас ты опять стоишь передо мной. Маленький, щуплый, плачешь. Я иду к тебе. Девочка в ситцевом платье, спутанные давно не мытые волосы. С корочкой в крепко сжатой ладошке. С той самой корочкой. Прими. И тогда, может быть, я прощу себя. Ведь ты был прав. Ты отдал мне все, что у тебя было, а я отдаю тебе любовь. До последней секунды.